Проклятье, которого не было.Церковь и Толстой: история отношений.

«Богоискательство» и богоборчество Л.Н.Толстого

— — — — — — — — — — — — —

И. Е. Репин. Лев Толстой в 1901 г.

В 1901 году великий русский писатель Лев Николаевич Толстой был отлучен от Православной Церкви. В истории русской литературы нет, пожалуй, темы более тяжелой и печальной, чем отлучение Льва Николаевича Толстого от Церкви. История с отлучением Толстого по-своему уникальна. Ни один из русских писателей, сравнимых с ним по силе художественного дарования, не враждовал с Православием. Как же так, величайший из отечественных писателей, непревзойденный мастер слова, обладавший потрясающей художественной интуицией, автор, при жизни ставший классиком... И в то же время - единственный из наших литераторов, отлученный от Церкви.

Граф Лев Николаевич Толстой (1828 - 1910) - великий писатель, получивший от Бога огромный талант художественного творчества, позволивший ему достигнуть еще небывалой в истории литературы всемирной славы. Автор великой исторической эпопеи «Война и мир» и психологической эпопеи «Анна Каренина» . Бог даровал ему незаурядный ум, и способность видеть окружающий мир глазами внимательного художника.

Хотя сам Лев Толстой скептически относился к своим романам, в том числе к «Войне и миру». В 1871 году он отправил Фету письмо: «Как я счастлив… что писать дребедени многословной вроде „Войны“ я больше никогда не стану». Запись в его дневнике в 1908 году гласит: «Люди любят меня за те пустяки — „Война и мир“ и т. п., которые им кажутся очень важными». Летом 1909 года один из посетителей Ясной Поляны выражал свой восторг и благодарность за создание «Войны и мира» и «Анны Карениной». Толстой ответил: «Это всё равно, что к Эдисону кто-нибудь пришёл и сказал бы: „Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку“. Я приписываю значение совсем другим своим книгам (религиозным!)».

Потеря веры в Бога

Лев Николаевич Толстой родился 28 августа (9 сентября по н.с.) 1828 года, в родовом поместье Ясная Поляна, расположенном в Тульской области. В младенчестве он был крещен в Русской Православной Церкви и до 15-летнего возраста соблюдал все каноны Церкви - ходил на воскресные службы, соблюдал молитвенное правило, постился и причащался.

Однако, уже к 16-му году своей жизни Толстой, по его словам, навсегда потерял свою веру в Бога. С 15-ти лет он стал читать философские сочинения французских «просветителей». С 16-ти лет перестал становиться на молитву, ходить в церковь и поститься. Потеряв веру в личного Бога, Толстой, как это всегда бывает в таких случаях, стал искать себе идолов. Таким идолом, которого он боготворил, стал знаменитый французский философ-«просветитель», один из творцов Великой Французской Революции, враг Христианской веры и Церкви, - Жан-Жак Руссо . Влияние личности и идей Руссо было, несомненно, огромным и решающим в жизни Толстого (с 15 лет Толстой вместо нательного креста носил на шее медальон с его портретом).

Следующие 25 лет Толстой прожил нигилистом, в смысле отсутствия всякой веры.

«Арзамасский ужас»

К 40 годам Толстой был уже прославленным писателем, счастливым отцом семейства и рачительным помещиком. Казалось, ему нечего больше желать, недаром в одном из своих писем он написал: «Я безмерно счастлив». Как раз к этому моменту он завершил работу над романом «Война и мир», который сделал Толстого величайшим русским и мировым писателем (роман был вскоре переведен на европейские языки). По мнению Тургенева, «ничего лучшего у нас никогда не было написано никем».

И вот в 1869 году «счастливый» Толстой отправляется смотреть имение в Пензенской губернии, которое рассчитывал выгодно купить. По дороге он заночевал в арзамасской гостинице.

Он заснул, но вдруг в ужасе пробудился: ему представилось, что он сейчас умрет. Позднее он описал это переживание в «Записках сумасшедшего» : «Всю ночь я страдал невыносимо... Я живу, жил, я должен жить, и вдруг смерть, уничтожение всего. Зачем же жизнь? Умереть? Убить себя сейчас же? Боюсь. Жить, стало быть? Зачем? Чтоб умереть. Я не выходил из этого круга, я оставался один, сам с собой».

После этой ночи, которую сам писатель назвал «арзамасским ужасом», жизнь Толстого раскололась пополам. Вдруг все потеряло смысл и значение. Привычный к работе, он возненавидел ее, жена стала ему чужда, дети безразличны. Перед лицом великой тайны смерти прежний Толстой умер. На 40-м году своей деятельной жизни он впервые ощутил огромную пустоту Ничто как общечеловеческую судьбу.

Духовный кризис Льва Толстого

После 40 лет, Толстой начинает переживать мучительный духовный кризис.

Страх смерти, ощущение пустоты и бессмыслицы жизни преследовали Толстого на протяжении нескольких лет. Он пытался искать утешения в философии, в православной вере и в других религиях. В науке он уже разочаровался, пессимистическая философия, которой он придерживался раньше, ответа не давала и вела в тупик, ещё меньше можно было рассчитывать на общественные идеалы, ибо, если не знать, зачем всё это, сами идеалы разлетаются в дым; тогда он вдруг осознал, что «разумное знание» бессильно разрешить его вопрос. И Толстой вынужден был признать, что именно вера наполняет жизнь смыслом.

На протяжении года Толстой пробует вести воцерковленную жизнь: он посещает церковь, выполняет все обряды, читает жития святых и богословскую литературу, ездит в Оптинскую пустынь, беседует со знаменитыми старцами. Последний раз в жизни Толстой причастился в апреле 1878 года. И вот после этого вдруг он осознаёт, что православное вероучение и православная жизнь, в том числе жизнь литургическая, ему чужды.

Очень скоро философия и существующие религии представились Толстому бессодержательными и ненужными. Его стали посещать мысли о самоубийстве.

История моральных и духовных терзаний, которые едва не довели его до самоубийства, когда он тщетно стремился найти смысл жизни, рассказана в «Исповеди» (1879-1882). В этом религиозно-филосовском трактате он описывает свою история духовных исканий: от юношеского нигилизма и неверия до кризиса зрелого возраста, когда писателем, обладавшим всевозможными жизненными благами: здоровьем, признанием, богатством, "доброй, любящей и любимой женой", овладел ужас перед "драконом" - всепожирающей смертью, делающей тщетными любые человеческие устремления. Он делится своей попыткой осмыслить собственный жизненный путь, путь к тому, что он считал Истиной. А Истиной для него стало то, что жизнь есть Бессмыслица.

Евангелие от Толстого

Не найдя утешений в существующих религиях и Православии, Толстой обращается к Библии, к ее анализу, в особенности к Новому Завету, и тут ему кажется, что он нашел ответ на свои вопросы. Его осенила мысль написать своё Евангелие, объединив по «смыслу» все 4 Евангелия в один текст и выкинув из него «ненужные», как ему казалось, фрагменты. Отвергнув те толкования Евангелия, которые давала Церковь, он садится за самостоятельный перевод Евангелий с древнегреческого языка. К чтению Евангелий Толстой подошел с двумя карандашами: синим, чтобы подчеркивать нужное, красным - вычеркивать ненужное. В своём переводе Евангелия он откровенно насилует текст, выбрасывая из него всё, что не совпадает с его собственными идеями, прямо искажая смысл написанного. Ведь Евангелия создавали невежественные люди, не свободные от суеверий и наивных мечтаний; они написали много «ненужного», овеяв Иисуса Христа разными мифами, а потом Церковь, окончательно исказив истинное учение Христа, облекла его в мистику. Отсюда явилась задача выбрать из евангельских текстов то, что говорил сам Христос, и то, что Ему приписали. Так появилось на свет «Четвероевангелие: Соединение и перевод четырех Евангелий» (1880-1881).

Прежде всего Толстой полностью отказался от связи христианства с Ветхим Заветом, которая приводит к противоречию между верой во «внешнего, плотского творца» и ожиданием Мессии, и простой и ясной христианской истиной без мистики. Толстой вычеркнул все строфы о чудесах Спасителя, которого он считал обыкновенным человеком. Толстовское евангелие «по смыслу» кончается смертью Иисуса на кресте, когда Он, «склонив голову, предал дух». Дальнейшие евангельские строфы о погребении, воскресении, явлении апостолам и вознесении были вычеркнуты Толстым как «ненужные», противоречащие разумному пониманию.

Толстой выделил в Евангелии Нагорную проповедь как сущность закона Христа и противопоставил ее Никейскому Символу Веры как сущности Православия. Наставления Христа в Нагорной проповеди Толстой сводит к следующим пунктам:

Не противься злу,
не гневайся,
не разводись,
не клянись,
не осуждай,
не воюй.

В них, по Толстому, заключена вся христианская мораль, и на этом основании можно создать счастливую жизнь на земле или, выражаясь его терминологией, «царство Божие среди людей». Сущностью же учения Христа, изложенной в самой сжатой форме, Толстой считал собственный перевод молитвы «Отче наш».

Вслед за последовательным изложением всех Евангелий Толстой дает свое понимание смысла евангельского учения: он пишет в 4 томах «Критику догматического богословия» (1879-1884). Одновременно он разрабатывает свою религиозную философию «В чём моя вера» (1882-1884). Все его сочинения заканчиваются критикой учения Церкви. Церковь воспринимается им как понятие социальное, экономическое, политическое, но не духовное.

Толстовство

Ещё в молодости, будучи 27-летним офицером, Лев Николаевич сделал в своём дневнике следующую запись: «Разговор о божестве и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта - основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле». Этой гордой идее Толстой и посвятил всю вторую половину своей жизни (от конца 70-х годов до смерти в 1910 году).

Итак, в планах Толстого было создание общечеловеческой религии.

Толстой разработал особую религиозную идеологию ненасильственного анархизма (анархо-пацифизм и христианский анархизм), которая основывалась на рациональном осмыслении христианства. Считая принуждение злом, он делал вывод о необходимости упразднения государства, но не путём революции, основанной на насилии, а путём добровольного отказа каждого члена общества от исполнения любых государственных обязанностей, будь то воинская повинность, уплата налогов и т. п.

Основы своего религиозно-философского учения Толстой изложил в художественной форме в произведениях «Исповедь», «В чём моя вера?», «Крейцерова соната» и др. Он также распространял брошюры с описанием своего собственного понимания христианства, далёкого от православного.

«Религиозные рассуждения» великого писателя, во многом благодаря дару его речи, силе его публицистического воздействия, находили тысячи последователей, решивших «жить по Толстому».

С годами «толстовство» в его реальном виде все более сближалось с сектантством. Толстовство нашло последователей в Западной Европе, Японии, Индии. Сторонником толстовства был, в частности, Махатма Ганди . В 1880—1900-х годах создавались толстовские колонии в Англии и Южной Африке. В 1897 г. в России толстовство было объявлено вредной сектой (среди известных толстовцев были художник Николай Николаевич Ге (1831—1894) и священник-радикал, ушедший в революцию, Георгий Аполлонович Гапон (1870—1906) ).

Вероучение Толстого

Важнейшей основой учения Толстого стали слова Евангелия «Возлюбите врагов ваших» и Нагорная проповедь. Основополагающим тезисом его учения стало «непротивления злу насилием» . Эта позиция непротивленчества зафиксирована, согласно Толстому, в многочисленных местах Евангелия и есть стержень учения Христа, как, впрочем, и буддизма.

В своих религиозных взглядах Толстой был близок к теософическим и оккультным учениям, развивающим мировоззренческие принципы, общие для буддизма, иудаизма и ислама. Позднее Толстой и не скрывал свою близость к восточным культам . Мало кто знает, что Лев Николаевич Толстой хорошо был знаком с буддизмом, более того, его идеи ненасилия были во многом следствием того духовного влияния, которое имело на него Учение Будды. Одно из первых упоминаний об этом встречается в его статье «Так что же нам делать?» (1882-86) , в дальнейшем упоминание о буддизме часто встречается в его дневниках. В 1905 году появляется очерк «Будда» , вслед за которым писатель планирует написать целую книгу (22 главы!) на эту же тему. И хотя смерть не дала закончить эту работу, писатель успел выпустить несколько переводов буддийских сказаний-джатак и жизнеописание Будды.

Страсть Толстого во всем доискиваться «до корня» привлекла его к изучению масонской литературы . В начале 50-х годов Толстой читал масонский журнал «Утренний свет». На протяжении всей жизни он изучал масонские рукописи, читал многие книги масонов, в том числе изданную московскими масонами в 1784 году книгу И. Арндта «Об истинном христианстве».

На идейные искания Толстого наложили непосредственное влияние его личные знакомства с декабристами . В 1860 году, путешествуя по Европе, Толстой встретился во Флоренции с освобожденным из ссылки в 1856 году декабристом С. Г. Волконским (1788-1865), бывшим руководителем Южного общества. Эта встреча произвела на Толстого сильное впечатление. С. Г. Волконский, как и многие декабристы, был масоном. Тесная связь декабристов с масонскими ложами уже отмечалась советскими исследователями.

К концу 60-х годов относится серьезное увлечение Толстого философией А. Шопенгауэра , сочинения которого вызывали у него «неперестающий восторг». Пессимистическая этика Шопенгауэра, учителя Ф. Ницше, убежденного, что человек сам создает себе мир суеверий, демонов и богов, а оптимизм - горькая насмешка над страданиями человека, предоставленного самому себе, оказала значительное воздействие на миросозерцание Толстого. Шопенгауэра Толстой перечитывал всю жизнь, особенно ему нравились «Афоризмы и максимы», высказывания философа о бренности жизни и значении смерти. Последняя запись о чтении сочинений Шопенгауэра сделана Толстым в дневнике незадолго до кончины: 7-8 октября 1910 года...

Влияние Ж.-Ж. Руссо, масонства, декабристов, пессимистической философии А. Шопенгауэра и пр. - все это, смешиваясь, превращалось в сознании гениального писателя в ту «дьявольскую смесь», для взрыва которой достаточно было нескольких искр.

Итак, во что же верил Толстой?

Толстой допускал существование Бога , так как без этого, по его мнению, мир и жизнь человека лишаются всякого разумно-целесообразного объяснения, теряют смысл. Однако его вера ограничивалась признанием некоего Абсолюта, который растворяется в ткани Вселенной.

Толстой отвергал учение о Святой Троице , доказывая его бессмысленность. Отрицал Господа Иисуса Христа как Богочеловека , видя в нем только величайшего проповедника, не верил в его бессеменное зачатие и воскресение , не признавал загробной жизни и мздовоздаяния.

Толстой не признавал икон и относился к ним с презрением . Так, однажды на прогулке по Москве с одним из воронежских сектантов Толстой, указывая на Иверскую икону Божией Матери, сказал: «Она — презлая» . Профессор С. Н. Булгаков вспоминал о своей беседе с Л. Толстым в Гаспре, в Крыму, в 1902 году: «Я имел неосторожность в разговоре выразить свои чувства к «Сикстинской Мадонне» Рафаэля, и одного этого упоминания было достаточно, чтобы вызвать приступ задыхающейся, богохульной злобы, граничащей с одержанием. Глаза его загорелись недобрым огнем, и он начал, задыхаясь, богохульствовать».

Ему было чуждо христианское учение о спасении . Он не признавал Богодухновенности Священного Писания . Толстой отвергал все таинства Церкви и благодатное в них действие Святаго Духа и утверждал, что все церковные таинства есть не что иное, как приёмы колдовства и гипнотизации, а все молитвы - заклинания.

При этом он резко критиковал Церковь. Критика Церкви велась с позиции «здравого смысла», в который Лев Николаевич свято верил. От церковного вероучения требовалось, чтобы оно отвечало элементарным законам рассудка. А поскольку этого не было и быть не могло, Толстой с триумфом ниспровергал его.

Однако в конце своей жизни Толстой признал, что его концепция «разумной веры» нелогична и запутана. В «Дневнике» от 17 октября 1910 года писатель делает это горькое признание: «Читал Шри Шанкара. Основная метафизическая мысль о сущности жизни хороша, но всё учение путаница, хуже моей».

Опыт религиозно-этических поисков Льва Толстого показал, что обосновать своё живое нравственное чувство в сфере религии писателю не удалось. Его заблуждения типичны для всех, кто пытается логическими средствами доказать необходимость веры в Бога. Эта вера всегда уводит на путь иррациональности и мистики и потому неприемлема для мыслящих людей, высоко ценящих достоверные, научные знания.

Резко осуждал взгляды и проповедь графа святитель Феофан Затворник (†1894): «В его писаниях — хула на Бога, на Христа Господа, на Св. Церковь и её таинства. Он разрушитель царства истины, враг Божий, слуга сатанин… Этот бесов сын дерзнул написать новое евангелие, которое есть искажение евангелия истинного.»

Особенно резко критиковал Толстого известный протоиерей Иоанн Кронштадтский: «Дерзкий, отъявленный безбожник, подобный Иуде предателю… Толстой извратил свою нравственную личность до уродливости, до омерзения… Невоспитанность Толстого с юности и его рассеянная, праздная с похождениями жизнь в лета юности, как это видно из собственного его описания своей жизни, были главной причиной его радикального безбожия; знакомство с западными безбожниками ещё более помогло ему стать на этот страшный путь, а отлучение его от Церкви Святейшим Синодом озлобило его до крайней степени, оскорбив его графское писательское самолюбие, помрачив ему мирскую славу… о, как ты ужасен, Лев Толстой, порождение ехидны…»

Также 14 июля 1908 года, в преддверии 80-летнего юбилея Толстого, московская газета «Новости дня» опубликовала молитву, по утверждению редакторов, сочиненную Иоанном Кронштадтским : «Господи, умиротвори Россию ради Церкви Твоей, ради нищих людей Твоих, прекрати мятеж и революцию, возьми с земли хулителя Твоего, злейшего и нераскаянного Льва Толстого и всех его горячих последователей...»

Отлучение Льва Толстого от Церкви

В конце 90-х духовные искания Толстого привели его к прямой хуле на Церковь.

Ряд церковных иерархов ещё с конца 1880-х годов обращались к Синоду и к императору Александру III с призывом наказать Льва Толстого и отлучить его от Церкви, однако император отвечал, что «не желает прибавлять к славе Толстого мученического венца». После смерти Александра III (†1894) аналогичные призывы стал получать Николай II.

Следует отметить, что официальная Церковь, с большим уважением относящаяся к Толстому, пыталась пойти на контакт с ним, много раз упрашивала Толстого пересмотреть свои взгляды, признать их ошибочность. В марте 1892 года писателя посетил ректор Московской Духовной Академии архимандрит Антоний (Храповицкий), но его увещание, судя по всему, оказалось безрезультатным. С огромной симпатией к Толстому относился митрополит Антоний. Его перу принадлежит работа «О нравственном влиянии Толстого». Однако после выхода «Крейцеровой сонаты» и «Воскресения» (1899) церковным и официальным властям стало ясно, что ни о каком примирении Толстого с Церковью не может быть речи.

Важным фактором в окончательном отпадении Л. Толстого от Церкви было его враждебное отношение к православному духовенству. В своих сочинениях и письмах он с ревностью фанатика проповедует ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности христианской веры: «учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь».

Обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцев в своем письме к профессору С. А. Рачинскому в 1896 году писал: «Ужасно подумать о Льве Толстом. Он разносит по всей России страшную заразу анархии и безверия!.. Точно бес овладел им - а что с ним делать? Очевидно, он враг Церкви, враг всякого правительства и всякого гражданского порядка. Есть предположение в Синоде объявить его отлученным от Церкви во избежание всяких сомнений и недоразумений в народе, который видит и слышит, что вся интеллигенция поклоняется Толстому».

Церковь осуждала религиозное творчество Толстого как греховное и кощунственное, справедливо обвинив Толстого в самом страшном грехе - гордыне, самообожествлении, высокомерном самомнении. Тем не менее, и в 1880-е годы, и даже в 1890-х об отлучении вопрос пока серьезно не вставал. Трактаты получали широкое распространение лишь в Европе, а в России ходили по рукам рукописные и литографические копии. Таким образом, русский читатель не был широко знаком с религиозными идеями Л. Н. Толстого. И Церковь не хотела громкого скандала и не считала нужным привлекать большое внимание к его заблуждениям. Все понимали: Толстой — это настолько значимая фигура, что любое жесткое определение такого рода может вызвать общественный скандал.

Однако роман «Воскресение» (1899), в котором, согласно прессе, Толстой «превзошел даже самого себя в нападках на Церковь» стал «последней каплей». В этом романе Толстой карикатурно изобразил духовенство и богослужение, откровенно глумился над Таинством Евхаристии. Именно за кощунственные 39-ю и 40-ю главы «Воскресенья» Толстого отлучили от Церкви, а так же и за другие его циничные кощунства.

Церковь не могла не отлучить того, кто себя сам, отлучил от своей Матери-Церкви и хамски поглумился над Ней. Конкурировать в этих кощунственных глумлениях с Толстым мог только Ленин.

24 февраля 1901 года в журнале «Церковные ведомости» было опубликовано Определение с посланием Святейшего Синода от 20 — 22 февраля того же года об отпадении графа Льва Толстого от Церкви . На следующий день оно было опубликовано во всех основных газетах России.

Номер «Церковных ведомостей» с Определением Святейшего Синода

Толстой не был предан анафеме , как многие думают. Ни в одном из храмов Российской империи анафема Толстому не провозглашалась. Все было более прозаично: газеты опубликовали Определение Священного Синода и всё. Решение Синода относительно Толстого — это не проклятие писателя, а констатация того факта, что он по собственному желанию больше не является членом Церкви. Причем произошло это отнюдь не в силу Определения вынесенного Синодом. Все произошло гораздо раньше и по собственной воле писателя. Кроме того, в Синодальном Акте 20—22 февраля говорилось, что Толстой может вернуться в Церковь, если он принесёт покаяние, т.е. представители духовенства все еще надеялись, что отлучение заставит Толстого «покаяться и воссоединиться» с Церковью. Но Толстой так и не раскаялся...

ОТЛУЧЕНИЕ ОТ ЦЕРКВИ - форма церковного наказания, в результате которого член Церкви временно исключается из церковного общества с запретом участвовать в таинствах и лишается некоторых прав, привилегий и духовных благ. Среди известных исторических личностей, отлученных от Церкви - Григорий Отрепьев, Иван Мазепа, Степан Разин. Отлучение от Церкви подразделяется на великое, или анафему (налагалось на еретиков и отступников), и малое, или запрещение (налагалось епископом за нарушение церковных правил и заповедей и влекло за собой временное лишение отлучённого права на причащение, благословение и др.). При этом анафема имеет неопределённый срок действия и предусматривает запрет на любые связи Церкви с отлучённым, а малое отлучение от Церкви заключается во временном запрете на участие в религиозных таинствах и службах. Отлучение может быть вынесено Св. Синодом и отменено при раскаянии отлученного.

Отклики общественности на Определение Синода были разнообразны. С одной стороны, именитые философы, богословы и литераторы призывали Толстого покаяться и примириться с Церковью, с другой - в адрес Толстого непрерывно шли письма и телеграммы с выражением сочувствия. Очень много было тех, кто осуждал решение Синода и устраивал публичные демонстрации. Одной из них была известная демонстрация на художественной выставке перед портретом Толстого. Там устроили овацию, стали подносить букеты к портрету.

Как писатель мировой величины, Толстой был в центре событий не только культурной, но и политической и социальной жизни. Люди тогда зачитывались его книгами, увлекались его философскими взглядами. Никто тогда не мог сравняться по популярности с графом Толстым, которого всякий раз по приезде в Москву встречали несметные толпы народа. Для этих людей Толстой был привлекателен даже не своими великими романами, а публицистикой, в которой ниспровергал все устои, включая Православие, и провозглашал новые принципы жизни. Влияние Льва Николаевича на современников было колоссальным. Поэтому Определение Святейшего Синода в феврале 1901 года обескуражило многих приверженцев толстовства, любителей литературы и культурных людей, например Лескова.

Но текст Определения Святейшего Синода это с одной стороны констатация факта того, что Лев Николаевич ушел из Церкви (и он этот факт подтверждал), а с другой стороны увещевание вернуться в Церковь, чего Толстой не сделал. Девять долгих лет Церковь ждала, что великий сын России вернется к вере отцов. Но как заметил Тургенев, "Толстой - это 80 тысяч лье вокруг самого себя". Из этого замкнутого круга знаменитый писатель так и не вырвался до последней своей минуты.

Ответ Льва Толстого на свое отлучение

На свое отлучение от Церкви Толстой откликнулся только через полтора месяца, в апреле 1901 года.

В ответном письме он сначала раскритиковал постановление Священного Синода, а потом перечислил свои ключевые разногласия с Православием:

«То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо . Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить Ему. Прежде чем отречься от церкви<…>, я, по некоторым признакам усомнившись в правоте Церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически — я перечитал всё, что мог, об учении Церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же — строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям Церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы. И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь , практически же — собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения.<…>

То, что я отвергаю непонятную троицу (написано с маленькой буквы - ред.) и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий , то это совершенно справедливо. Бога же — духа, Бога — любовь, единого Бога — начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в христианском учении.

<…>Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни.<…>

Сказано также, что я отвергаю все таинства . Это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством<…>. В крещении младенцев вижу явное извращение всего того смысла, который могло иметь крещение для взрослых, сознательно принимающих христианство; в совершении таинства брака над людьми, заведомо соединявшимися прежде, и в допущении разводов и в освящении браков разведённых вижу прямое нарушение и смысла, и буквы евангельского учения. В периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман, только поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением. В елеосвящении так же, как и в миропомазании, вижу приёмы грубого колдовства, как и в почитании икон и мощей, как и во всех тех обрядах, молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник. В причащении вижу обоготворение плоти и извращение христианского учения. В священстве, кроме явного приготовления к обману, вижу прямое нарушение слов Христа, прямо запрещающего кого бы то ни было называть учителями, отцами, наставниками (Мф.23:8-10).»

В конце письма Толстой кратко формулирует свой собственный «символ веры»: «Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю как дух, как любовь, как начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нём. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством.»

Через год после отлучения, в 1902 году Толстой написал кощунственную легенду о дьяволе - «Разрушение и восстановление ада» . Вот что написала по поводу этой легенды жена Толстого, Софья Андреевна, в своем «Дневнике»: «Это сочинение пропитано истинно дьявольским духом отрицания, злобы, глумления надо всем на свете, начиная с Церкви... А дети - Саша, еще неразумная, и Маша, мне чуждая - вторили адским смехом злорадствующему смеху их отца, когда он кончил читать свою чертовскую легенду, а мне хотелось рыдать...».

В том же 1902 году Толстой написал свое знаменитое «Обращение к духовенству» , полное такого циничного кощунства, что даже в Советской России оно напечатано только однажды и то, только в 90-томном Полном собрании сочинений, (именно в 34-м томе), которое доступно лишь для специалистов, ученых-филологов.

«Легенда о восстановлении ада» и «Обращение к духовенству» были напечатаны только в немецких журналах. На это «Обращение» откликнулся о. Иоанн Кронштадтский. Он никогда и ни о ком не писал с таким необычайным гневом, как о Толстом: «Поднялась же рука Толстого написать такую гнусную клевету на Россию, на её правительство!.. Толстой думает, говорит и пишет на почве безбожия и полного отрицания всего того святого, что носит в себе печать богооткровенности; гордость, самомнение, самообожание, презрение к Самому Богу и Церкви, - вот его первооснова; другого основания у него нет. Пред нами софист, и несведущий в истинах веры, не испытавших на себе спасительности веры Христовой легко может он отвлечь от истинной веры и ввести в пагубное неверие.. Под живым впечатлением отлучения от Церкви он решился забросать ее, сколько можно, грязью, и все священное писание Ветхого и Нового Завета, все богослужение, все таинства и особенно духовенство всех Церквей. Толстой, исказив смысл Евангелия, исказил смысл Ветхого Завета и искаженные события передает в насмешливом тоне, подрывая в читающих всякое уважение к Святому Писанию; над всем, что дорого для христианина, на что он привык смотреть с детства с глубоким благоговением и любовью, как на Слово Божье, он дерзко насмехается.
Толстой переносит свои поругания на духовенство, на Церковь, на св. Писание Ветхого и Нового Завета и на Самого Господа, и говорит: «была ли такая вредная книга в мире, наделавшая столько зла, как книга Ветхого и Нового 3авета». Это прямо относится к толстовским сочинениям, не было вреднее их; Ренаны, Бюхнеры, Шопенгауеры, Вольтеры, - ничто в сравнении с нашим безбожным россиянином Толстым. Написанное Толстым в «Обращении» - с точки зрения христианской - одно безумие». (См. книгу «Отец Иоанн Кронштадтский и граф Лев Толстой» (Джорданвилль, 1960 г.).

Последние годы жизни

Последние годы жизни Толстого были очень трудными. Через год, после отлучения от Церкви, с февраля 1902 года, состояние здоровья Толстого начало ухудшаться: он перенёс длительную и тяжёлую болезнь. Врачи опасались за его жизнь. Ему пришлось поехать в Крым и провести там более полугода. В это время было предпринято несколько попыток убедить Льва Толстого покаяться, примириться с Церковью и умереть православным христианином. Но Толстой решительно отверг такую возможность: «О примирении речи быть не может. Я умираю без всякой вражды или зла, а что такое церковь? Какое может быть примирение с таким неопределённым предметом?»

Семейная жизнь Толстого тоже начала портиться и превратилась в мучение и для него самого, и для семьи. В отношениях между Толстым и его женой и сыновьями нарастает взаимное отчуждение. Он несколько раз заговаривал с женой о разводе, отказался от всего имущества. Его часто мучает мысль уйти из дома.

В последние годы Толстой особенно сблизился со своим редактором и издателем Виктором Чертковым. Про него он пишет в своем Дневнике: «Бог дал мне высшее счастье. Он дал мне такого друга как Чертков.»

Лев Толстой и его близкий друг, лидер толстовства Владимир Чертков (редактор и издатель произведений Л.Н.Толстого)

В июле 1910 года под влиянием Черткова Толстой тайно пишет Завещание в ущерб интересам жены и сыновей, в котором он отказывался от прав на сочинения и все свои писа-ния после смерти предоставлял на редактирование и издание В. Г. Черткову.

Единственная из детей, кто его поддерживал, была младшая дочь писателя Александра Львовна. Она была очень молода, находилась в особых отношениях с отцом и матерью и была под сильным влиянием Черткова. Кстати, именно она не пустила оптинского старца Варсонофия к умирающему отцу, когда тот приехал на станцию Астапово, чтобы примирить писателя с Православной Церковью и принять от него покаяние. Спустя всего 4 года, в 1914 году, когда она уже избавилась от влияния Черткова, она так уже не поступила бы. В более позднем периоде своей жизни она совсем иначе осмысляла всю эту историю и чувствовала себя виноватой и перед матерью, и перед отцом, и перед Православной Церковью. В последние годы жизни она была глубоко верующим и церковным человеком, вела жизнь подвижницы, построила храм на территории Толстовского фонда в США.

В 5 часов утра 28 октября 1910 года 82-летний Толстой в сопровождении личного врача Д.П. Маковицкого тайно сбежал из Ясной Поляны в Шамординский монастырь, где жила его любимая сестра, монахиня Мария Николаевна Толстая. Толстой хотел поселиться в близлежащем монастыре «Оптина пустынь», чтобы жить в уединении, где бы ему никто не мешал, и нести «самое тяжёлое послушание» при одном условии: не ходить в храм. Однако ни о церковном покаянии, ни о формальном возвращении в Православие речи быть не могло. Лев Николаевич «желал видеть отшельников-старцев не как священников, а как отшельников, поговорить с ними о Боге, о душе, об отшельничестве».

Лев Толстой и старец Амвросий Оптинский

Известно, что Лев Толстой ездил в Оптину пустынь и встречался с о.Амвросием . Старца знаменитого в то время на всю империю хвалили все наперебой. Сестра Толстого Мария служившая монашеский постриг в соседнем Шамординском внушала "ужас" писателю восторженными рассказами о деяниях старца. Друзья, знакомые, навещавшие люди делились с ним впечатлениями от встреч и рассказов об Амвросии. Толстой все это слушал, обдумывал и делал свои шокирующие для многих выводы. Дело в том, что само старчество (а не только персонально Амвросия) Лев Николаевич не принимал и считал его вредным явлением.

Не принимая старчества, он слушал свой внутренний голос, и все же ездил в Оптину именно к старцам и именно к Амвросию. Толстой пускался в споры с о.Амвросием, пытался объявить ему свои тезисы, убедить, доказать свою правоту. Критика в адрес старцев созрела у Льва Николаевича, разумеется, не сразу, а по мере приближения его идеологии к религиозному максимализму и на пике этого максимализма Толстой встречался с Амвросием Оптинским.

У старца Амвросия Толстой был трижды. Первый раз - в 1874 году («Очень горд», - сказал после беседы с писателем старец Амвросий), во второй раз пришел пешком в крестьянской одежде со своим конторщиком и сельским учителем в 1881 или 1882 году (расстояние между Оптиной пустынью и Ясной Поляной - 200 км). Когда Толстой был у старца Амвросия, то указал ему на свою крестьянскую одежду. «Да что из этого?» - воскликнул старец с улыбкой.

Самую продолжительную беседу с о. Амвросием Лев Толстой имел при посещении Оптиной пустыни в третий раз в 1890 году .

Если в первый раз Лев Толстой после беседы с отцом Амвросием радостно сказал: «Этот Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним, и как-то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога», то в свой третий приезд в Оптину пустынь Лев Толстой называет Амвросия «жалким своими соблазнами до невозможности» - именно после третьего визита у Толстого возникла сильная неприязнь к старцу Амвросию.

После смерти старца Амвросия граф Толстой стал посещать старца Иосифа. В основном в то время, когда гостил у сестры в Шамордино. Приезжал в Оптину верхом, привязывал коня у скитской ограды и, не заходя ни в скит, ни в монастырь, шел на беседу со старцем, чтобы поспорить с ним о вере.

Оптина пустынь была открыта для всех, кто был готов прийти. Но получить ответ можно только на заданный или, по крайней мере, сформулированный для себя вопрос. И еще для этого нужно уметь слушать. Граф Лев Николаевич Толстой слушать никого не хотел, ему нужно было, чтобы слушали его - с восхищением, почитанием, восхвалением. Однако, в отличие от художественной литературы, в которой он был несомненный гений, в создаваемом им учении сказать, как оказалось, ему было нечего. Оптинские старцы знали это. И он знал, что они знали. Поэтому и приехал сюда перед смертью, но это - другая история.

Последнее посещение Л.Н.Толстым Оптиной Пустыни

В последний раз Лев Толстой приехал в Оптину пустынь перед самой смертью 28 октября 1910 года . Этот визит стал неожиданностью и для его окружения, и для семьи, и для насельников монастыря. Удивительно, что писатель, последние 30 лет боровшийся с Православной Церковью и уверявший, что порвал с нею навсегда, приехал в одну из главных обителей Православия.

Утром 29 октября Лев Николаевич дважды подходил к воротам скита, но так и не решился войти в него. Его нерешительность и колебания были знаком внутренней борьбы. В тот же день в третьем часу он уехал в Шамордино. Много раз за это время Толстой повторял, что он «отлученный», и высказывал сомнения, примут ли его старцы.

Кончина Толстого

Не решившись встретиться в последний приезд в Оптину с оптинским старцем Иосифом, Толстой покинул монастырь и решил уехать на юг с дочерью Александрой.

В пути Лев Николаевич тяжело заболел. Ему пришлось сойти с поезда на станции Астапово. 4 ноября митрополит Антоний прислал в Астапово телеграмму, в которой призывал графа вернуться в Православную Церковь. Одновременно Антоний запретил местному священнику служить молебен о здравии Толстого.

Когда в Оптину пришла весть о том, что Лев Николаевич умирает, к нему по поручению Синода был направлен старец Варсонофий Оптинский. Однако по приезду Варсонофия в Астапово, родственники (в частности дочь Александра Львовна) не допустили старца к умирающему писателю и даже не известили Толстого о его приезде. В своих воспоминаниях Варсонофий жаловался: «Не допустили меня к Толстому… Молил врачей, родных, ничего не помогло… Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана». Толстой умер без покаяния.

9 ноября 1910 года в Ясной Поляне собралось несколько тысяч человек на похороны Льва Толстого. Среди собравшихся были друзья писателя и поклонники его творчества, местные крестьяне и московские студенты. Государственная власть не приняла участие в гражданских похоронах Толстого. В России это были первые публичные похороны знаменитого человека, которые должны были пройти не по православному обряду (без священников и молитв, без свечей и икон), как пожелал сам Толстой. 10 (23) ноября 1910 года Л. Н. Толстой был похоронен в Ясной Поляне, на краю оврага в лесу.

Тайное отпевание Толстого

Когда была дискуссия о том, будут ли отпевать Толстого, когда он умрет, было тайное распоряжение Синода Толстого не отпевать и не поминать. По этому поводу жена Толстого Софья Андреевна говорила, что наверняка найдется священник, которого можно будет подкупить, и он совершит Чин отпевания. Кстати сказать, в 1912 году, когда Толстой был уже в сырой земле, так и было сделано. Кто этот священник — никто не знает и что побудило “священника” совершить отпевание — также неизвестно.

Случай с "негласным" отпеванием Толстого вызвал много различных толков и откликов в печати. Особенно негодовали священнослужители. Факт отпевания на могиле Толстого по православному обряду взбудоражил Синод. Личностью священника, осмелившегося нарушить распоряжение Синода, заинтересовалась и полиция. Из Тулы в Ясную Поляну была командирована бригада в составе местного станового пристава, урядника и стражника. Они произвели дознание, допросив прислугу, садовника, кучеров, а также крестьян в деревне. В результате расследования было установлено, что панихиду и отпевание совершил 27-летний священник села Иванькова Переяславского уезда (недалеко от Бориполя, Украина) Григорий Калиновский, который занимал должность священника 2 года. В доме у него в ящиках письменного стола была обнаружена переписка по этому поводу с Софией Толстой, а в шкафах и этажерках — разная запрещенная литература Толстого.

Вот текст первого письма, адресованного вдове Толстого:

Глубокопочитаемая София Андреевна!

Над прахом почившего Великого Писателя земли нашей, по осуждению официального православия, не было совершено установленное отпевание на том основании, что Великий Человек „отпал“ от церкви и является врагом ее. Поскольку официальное православие его осудило, поскольку Великий является якобы врагом, а по заповеди Господа Нашего Иисуса Христа всепрощающего начала — „молитеся за враги ваша, добро творите ненавидящим вас...“

Полагаю, что родным и близким почившего тяжело и неприятно видеть сие... Бог ему судия, а не мы и не Синод. Я как православный священник, если угодно и желательно будет Вашему Сиятельству, явлюсь в назначенный Вами день в Ясную Поляну на могилу Великого Писателя и совершу по православному обряду отпевание над прахом с прочтением разрешительной молитвы, помолюсь об упокоении раба Божия Льва.

Если Ваше Сиятельство найдет приемлемый для себя, по своим убеждениям и желаниям, мои предложения, то соблаговолит известить меня по нижеписаному адресу, и я исполню свое обещание и вместе с тем мое желание. Прошу, Ваше Сиятельство, настоящее письмо, а особенно мою фамилию, сохранить в тайне, а лучше всего возвратить мне обратно, а конверт уничтожить, т. к. для меня могут быть плохие последствия.

Почитатель таланта священник Григорий Калиновский.

Адрес: м. Борисполь, Полтавской губернии, с. Иваньково, Священнику Григорию Калиновскому»

Надо сказать, что судьба этого священника после отпевания Толстого оказалась трагичной. Через полгода после отпевания, Калиновский тяжело заболел: врачи нашли у него “нервное расстройство и предрасположенность к туберкулезу”. А спустя ещё какое-то время в жизни отца Григория произошёл ряд трагических событий: он начал сильно пить, в сильном подпитии совершил убийство по неосторожности крестьянина, за что был лишён священнического сана. Спустя 3 года оказался без средств к существованию и в августе 1917 году добровольно ушел на войну. Дальнейшая судьба священника, помолившегося "о грешной душе раба Божия Льва", неизвестна.

Заключение

Л. Н. Толстой ушел из этой жизни непримиримым врагом Православной Церкви. Как сказал о нем старец оптинский Варсонофий, «хотя он и лев, но не смог разорвать кольца той цепи, которою сковал его сатана».

Некоторые представители православной общественности высказывали мнение, что в конце жизни писатель, возможно, испытывал колебания и помышлял о возврате в Православие. Однако документальные свидетельства «колебаний Толстого» отсутствуют.

Несмотря на это, уже более 100 лет в России находятся люди, требующие «реабилитации» Толстого и удивляющиеся, почему на могиле писателя нет креста. Тем, кто возмущается отсутствием креста на могиле Толстого, писатель сам дал ответ: «Я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым».

Материал подготовил Сергей ШУЛЯК

Что составляло религиозное ядро лично-сти Толстого? На эту тему напи-саны уже сотни тысяч работ на всех языках мира, но каждая эпоха требует еще раз вернуться к данной теме: такую большую актуальность для читателей она представляет. Ведь речь идет об отлучении от церкви гордости русской нации, самого известного русского человека начала ХХ века. И самое загадочное здесь то, что граф Лев Толстой последние 30 лет жизни постоянно подчеркивал, что является человеком религиозным, признающим необходимость жизни с Богом. За что же тогда его отлучать?

Было бы важно понять, какие события в молодости могли оказать решающее влияние на формирование сначала критического, а затем и гиперкритиче-ского отношения Толстого к Церкви. Многого мы здесь не знаем, но на один извест-ный момент, о котором Толстой впоследствии неоднократно вспоминал, я бы хотел обратить внимание. Это своеобразное открытие, сделанное московскими гимназистами, друзьями Толстого, так потрясшее его в 11-летнем возрасте: Бога нет! Эта новость живо обсуждалась братьями Толстыми и была признана достойной доверия Толстой пишет об этом: «Помню, что, когда мне было лет одиннадцать, один мальчик, давно умерший, Володенька М., учившийся в гимназии, придя к нам на воскресенье, как последнюю новинку объявил нам открытие, сделанное в гимназии. Открытие состояло в том, что бога нет и что все, чему нас учат, одни выдумки (это было в 1838 году). Помню, как старшие братья заинтересовались этою новостью, позвали и меня на совет. Мы все, помню, очень оживились и приняли это известие как что-то очень занимательное и весьма возможное-------». .

Толстой очень рано осиротел: уже в вось-милетнем возрасте он остался без ма-те-ри и отца, и поэтому говорить о систематическом религиозном воспитании в его случае не приходится. Однако граф был одним из самых усердных читате-лей XIX века — как с точки зрения количества прочи-танного, так и с точки зре-ния качества чтения. Этот вывод подтверждает его яснополянская библио-те-ка. И Еванге-лие всегда играло значительную (может быть, решающую) роль в его жизни. Однако воспринимал он евангельский текст сквозь призму знаний и представ-лений европейского образованного человека того времени. В первую очередь здесь следует упомянуть о горячем увлечении идеями Жан-Жака Рус-со, . То есть времени, которое в основном прихо-дится на XVIII век, когда французскими энциклопедистами был провозгла-шен приз-ыв к прогрессу, знанию, науке, борьбе с абсолютизмом власти, невеже-ством, предрассудками — в первую очередь религиозными.

Так вот, из эпохи Просвещения писа-тель вынес три простые идеи. Первое — идея о том, что простое и естественное предпочтительнее культурного и слож-ного. Второе — идея о том, что носи-телем этого простого и естественного явля-ется русский народ. И наконец, третье — идея о том, что миром и жизнью че-ло-века управляет абсо-лютный и безличный Бог. Совершенно особое место в ду-ховной биографии Толстого принадлежит, как я говорил, одному из глав-ных деятелей французского Просвещения — Жан-Жаку Руссо. Его влияние про-слежи-вается практически во всех сферах мысли, которые притягивали Тол-стого: воспитание, школьное обучение, история, наука, религия, политика, отношение к современности и так далее.

Я процитирую письмо, отправленное в 1905 году Толстым учредителям Обще-ст-ва Руссо в Женеве:

«Руссо и Евангелие — два самые силь-ные и благотворные влияния на мою жизнь. Руссо не стареет. Совсем недавно мне пришлось пере-читать некоторые из его произведений, и я испытал то же чувство подъема духа и восхищение, которое я испытывал, читая его в ранней молодости».

И именно у Руссо Толстой нашел глав-ную идею своего мировоззрения — кри-ти-ку цивилизации, то есть современ-ного государства и общества, которые фактически подавляют человека, убивают в нем все естественное и при этом называют себя христианскими.

Особо нужно сказать об Оптиной пустыни в жизни Толстого. Оптина пустынь в XIX веке была крупнейшим духовным центром Русской православ-ной церкви, монастырь этот начал возрождаться фактически в начале XIX века и привлекал к себе внимание на протяжении ста лет, до своего закрытия, потому что в этом монастыре проживали подвижники благочестия, монахи, которых в народе называли старцами. Примечательный факт: Толстой, воспринимавшийся мона-хами пустыни как отступник, отлученный от церкви, в Оптиной бывал чаще, чем любой другой русский писатель, за исключением философа Кон-стан-тина Леонтьева, одного из лидеров русского консерватизма. Леонтьев так-же после своего религиозного обращения часто бывал в Оптиной пустыни, а с 1887 года в течение последних четырех лет жизни проживал в монастыре.

Что же мы можем сказать о религиоз-ных взглядах Толстого и их отличии от цер-ковного христианства? Очень важным источником для понимания ду-ховной конституции Толстого и эволюции этих взглядов являются своеобраз-ные «символы веры», то есть краткие записи в дневнике, которые появляются достаточно рано и в которых писатель излагает нечто самое важное в области его личной веры.

Вот самый известный отрывок такого рода, который датируется 1855 годом:

«Вчера разговор о божественном и вере навел меня на великую, гро-мадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствую-щей развитию человече-ства, религии Христа, но очищенной от веры и таинственно-сти, рели-гии практической, не обещаю-щей будущее бла-женство, но дающей блаженство на земле. Привести эту мысль в испол-не-ние, я понимаю, могут только поколе-ния, сознательно работающие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему, и когда-нибудь фанатизм или разум приведут ее в ис-полнение. Дей-ствовать сознательно к соединению людей с религией — вот ос-нование мысли, которая, надеюсь, увлечет меня».

В этом тексте мы видим все самое главное, что есть в «религии Толстого». Она должна соответствовать интеллектуальному развитию человечества, в ней нет места таинственности и сказкам, нет места блаженству после смерти, но в ней очень силен момент практический — строительство Царства Божьего здесь, на земле. Причем, как дальше будет писать Толстой, фундаментом этой прак-тической религии становится не вера и не Церковь, и не Воскресение Христово, а моральные заповеди.

Если изучать ранние дневники Толстого, поражает количество всевозможных правил морального порядка, которые предписывает себе писатель. Эти правила призваны регулировать его жизнь, сделать ее чистой и праведной, помочь пре-одолеть свои недостатки. Но это не всегда получается. И Толстой постоянно ломает себя, кается в распущенной жизни и лени, создает новые правила, пла-ны и графики жизни, снова их нарушает, снова кается. Титаническая мораль-ная работа, которую ведет над собой достаточно молодой человек, действите-льно впечатляет и имеет в духовной истории XIX века мало аналогов. Граф Толстой последовательно и упорно занимается той «рубкой леса», о которой он писал в одном из ранних рассказов, только теперь это просека в чаще неве-рия, греха в «лесу», который представляла собой религиозная жизнь его совре-менников.

Результаты размышлений над прочи-танным писатель заносил в дневник. Пер-вая запись здесь относится к 1847 году, а последняя сделана в 1910-м, за неско-ль--ко дней до смерти. Таким образом, Толстой вел дневник 63 года с некото-ры-ми не очень значительными перерывами. Это уже необычно даже для усерд-ных обитателей XIX века. Дневники Толстого — это действи-тельно лаборато-рия, полигон, собрание набросков, причем не только в области, как сам Тол-стой говорил, художества.

Уже в этом последнем отношении записи Толстого очень интересны. Читая их, понимаешь, почему русский философ Серебряного века Дмитрий Мережков-ский назвал Толстого «тайновидец плоти». Но важно, что этим же методом Толстой пытается анализировать и законы духа. Те определения веры, Бога, «я», своего места в мире, которые он сегодня дает в дневнике, а завтра может радикально отвергнуть, превращают дневник Толстого в совершенно особый документ по истории религиозности и духовной мысли XIX века. Именно этим путем Лев Толстой приходит к конфликту с церковным христиан-ством. Он отвергает Церковь, таинство, молитву в ее традиционном понимании; отныне для него Церковь — историческая форма тонкого обмана, угодничества перед имущими классами и государственной властью.

Нужно заметить, что в своих воспоминаниях все близкие Толстому лица под-черкивают очень неожиданный характер переворота, совершившегося в писа-теле в конце 70-х годов XIX века. В частности, его двоюродная тетка, фрейлина двух императриц, одна из самых проницательных русских женщин XIX века графиня Александра Андреевна Толстая указывает в своих воспоминаниях, что вдруг в 1878 году ее племянник является проповедником чего-то совершенно нового, с чем она никак согласиться не может, — это отрицание божествен-ности Христа и искупительного характера его подвига. Другими словами, Хри-стос теперь для Толстого только человек, который никого не спас и не может спасти своим рождеством и воскресением, но который проповедовал божест-вен-ное учение своего отца.

Обычно принято считать, что духовный кризис Толстого приходится именно на конец 70-х — начало 80-х годов. Действительно, в этот период писатель пережил глубокий мировоззренческий перелом, приведший к изменению его отношения к Церкви и появлению в следующие 30 лет жизни ряда произве-дений религиозно-философской направленности. В этих сочинениях Толстой предпринял попытку теоретически обосновать свои новые взгляды на религию, нравственность, искусство, политику, цивилизацию, крестьянский вопрос — практически на все актуальные вопросы русской жизни.

Но кризисы в жизни Толстого бывали и раньше. Новый перелом носит принци-пиальный характер. Если раньше Толстой искал способ приспособить свои собственные взгляды к церковному христианству (как было, например, в конце 1850-х годов), найти для себя, образованного человека, место в Церкви, то те-перь он радикально отвергает такую возможность. Он отвергает не только таинство, не только церковную догматику, но и фактически свое присутствие в Церкви и ищет способ по-новому понять Евангелие.

Конечно, такая позиция не была чем-то новым или личной выдумкой писате-ля. Толстой проповедовал тот тип христианства, который был уже очень попу-ля-рен в Европе, и свои взгляды писатель обсуждал с некоторыми корреспон-дентами. В первую очередь я хотел бы здесь назвать философа Николая Стра-хова и уже упоминавшуюся двоюродную тетушку, графиню Толстую. В то же время очевидно, что на построениях Толстого лежит могучая печать его лич-ности и индивидуальных особенностей.

Опыты нового перевода Евангелия, которые начинает предпринимать писа-тель, имели особое значение для Толстого, как и попытки его нетрадиционной интерпретации. Ведь от того, насколько убедительной была его критика цер-ковного понимания Нового Завета, зависела и убедитель-ность его критики церковной догматики. В первую очередь «освобождение Евангелия» было на-правлено на критику в нем всего чудесного. Малейшее упоминание какого-ли-бо чуда должно было быть удалено из евангельского текста. Это в первую оче-редь относится и к главному евангельскому событию — Воскресению Христову. «Евангелие» Толстого, заметим, заканчивается не воскресением Спасителя, а его смертью на Кресте, а все чудеса Христа либо трактуются чисто рациона-листически, либо просто отрицаются как неподлинные поздние вставки.

Но работа Толстого над евангельским текстом заключалась вовсе не только в освобождении Евангелия от мистиче-ского элемента. Фактически эту работу нельзя назвать переводом в строгом смысле слова, это очень произвольная интерпретация. Я приведу только один пример такого рода. Давайте сравним следующие два отрывка. Эти отрывки относятся к 3-й главе Евангелия от Мат-фея, стихи 5 и 6, речь в них идет об Иоанне Крестителе. В традицион-ном, то есть в синодаль-ном, переводе говорится следующее: «Тогда Иерусалим и вся Иудея, вся окрестность Иорданская выходили к нему и крести-лись от него в Иордане, исповедуя грехи своя». Выходили к Иоанну Предтече. Вот тол-стовский вариант этого текста: «И к Иоанну приходил народ из Иерусалима и из деревень по Иордану, из всей земли Иудейской. И он купал в Иордане всех тех, которые сознавались в своих заблуждениях». Ну совершенно очевидно, что сакраментальный смысл, заложенный евангелистом Матфеем, полностью уходит, остается какое-то бессмысленное купание, непонятно зачем нужное. И вообще, на этом еще присутствует такой вот налет судебности, то есть кто-то должен был сознаваться Предтече в своих заблуждениях, а за это он этого че-ло-века купал. И таких мест можно указать очень много в «Евангелии» Толстого.

С точки зрения писателя, Бог — это безличный хозяин и отец, начало начал разума, носитель духовного глубинного «я» человека. И в этом смысле Бог Толстого бессмертен. Фактически Бог Толстого есть духовная сущность в чело-веке, которая проявляется в любви, поэтому этот Бог может развиваться и со-вер--шенствоваться. Это развитие и есть приближение человечества к Царству Божьему на земле.

Я приведу еще одну цитату из дневника Толстого на этот счет:

«Если есть ка--кой-нибудь Бог, то только тот, которого я знаю в себе, как самого себя, а также и во всем живом. Говорят: нет материи, веще-ства. Нет, она есть, но она то-лько то, посредством чего Бог не есть ни-что, не есть не живой, но живой Бог, посредством чего Он живет во мне и во всем. <…> Надо помнить, что моя душа не есть что-то — как гово-рят — божественное, а есть сам Бог. Как только я Бог, сознаю себя, так нет ни зла, ни смерти, ничего, кроме радости».

Очень важно к этому отрывку сделать следующее примечание. Для Толстого поклонение личному Богу, обращение к нему с молитвой, просьбой есть та-кое же действие (бессмысленное), какое совершают чувашские крестьяне, кото-рые мажут своего идола сметаной, чтобы его ублажить. Странно при этом, как Тол-стому не приходит в голову, что весь Новый Завет пропитан духом бого-слов-ского персонализма, то есть восприятия Бога как самостоятельной лично-сти, к которой поэтому можно и нужно обращаться с молитвой. Достаточно вспом-нить, например, молитву самого Христа в Гефсиманском саду или много-чис-ленные молитвы первых христиан, включенные в Книгу деяний апостоль-ских. Видно по этому источнику, что члены первой христианской общины воспри-нимают Бога и воскресшего Христа как живую личность, постоянно присут-ствующую в их жизни.

Толстой утверждает, что в человече-скую природу, в его сознание заложен ду-ховный, божественный, первобытный закон природы, инстинкт добра и ощу--щение божественной жизни в себе, присутствия в себе Бога. Задача со-знания — привести в соответствие разум и чувства человека. Эта идея соот-ветствия при-сутствует уже в «Казаках» и в «Войне и мире»: инстинктивной мудрости Куту-зова противостоит агрессивный и самоуверенный европейский активизм Напо-леона. Именно поэтому несколько позже Толстой находил сходные идеи у фи-ло-софов Востока — Конфуция, Лао-цзы и других — о при-сутствии в человеке некоего объективного нравственного закона.

По Толстому, христианство, как и вся-кое религиозное учение, заключает в себе две стороны: во-первых, учение о жизни людей — учение этическое, и, второе, объяснение, почему людям надо жить именно так. Эти две стороны могут быть найдены, по Толстому, во всех религиях мира. Такова же и хри-стианская рели-гия. Он пи-шет: «Она [религия] учит жизни, как жить, и дает объяснение, поче-му именно надо так жить».

С точки зрения Толстого, христианство в большей степени, чем какая-либо другая из великих исторических религий, утратило составлявшее некогда его главную часть этическое учение. Толстой доказывает эту мысль, сопоставляя христианство с другими религиями: «Все религии, за исключе-нием церковно-христианской, требуют от исповедующих их, кроме обрядов, исполнения еще известных хороших поступков и воздержания от дурных». Иудаизм, например, требует обрезания, соблюдения Субботы, юбилейного года и много чего друго-го. Магометанство требует тоже обрезания, ежедневной пятикратной молитвы, поклонения , паломничества и прочего. И так, с точки зрения Толстого, обстоит дело со всеми религиями. «Хороши ли, дурны ли эти требо-вания, но это требования поступков», — пишет Толстой.

Напротив, официальное церковное христианство — как несколько неожиданно и в полном противоречии, к сожалению, с исторической правдой заявляет Толстой — не предъявляет никаких этических требований к своим последова-телям. Толстой пишет: «Нет ничего, что бы обязательно должен был делать христианин и от чего он должен был бы обязательно воздержаться, если не счи--тать постов и молитв, самой Церковью признаваемых необязатель-ны-ми». Толстой считает, что со времен Константина Великого христианская цер-ковь, цитирую, «не потребовала никаких поступков от своих членов. Она даже не заявляла никаких требований воздержания от чего бы то ни было».

Несколько позже Толстой сформули-рует главный тезис своей религиозной системы: все религии мира состоят из морального ядра, то есть ответа на во-прос, что нужно делать, и мистической периферии — во что нужно верить. Ми-стика есть ошибка и суеверие, а моральная основа всех религий совершенно оди-накова и в наиболее полном виде выражена в Нагорной проповеди. Напом-ню, что Нагорная проповедь — это проповедь, сказанная Христом и помещен-ная в полном виде в Евангелие от Матфея, это главы пятая, шестая, седьмая, то есть три главы, в которых Христос в компактном виде формулирует основы морального учения христианства. Странно, что такому умному человеку, как Толстой, не видно вопиющее противоречие этой идеи. Ведь требования Нагор-ной проповеди, например, любить врагов или, скажем, не заботиться о за-втра-шнем дне носят совершенно революционный характер и никак не впи-сы-ваются в этику иудаизма или ислама.

Россия узнала о «религии Толстого» благодаря издательской деятельности его ближайшего друга и едино-мыш-ленника Владимира Черткова. Это представи-тель богатейшей аристократической фамилии, в прошлом блестящий гвар-дейский офицер. И вот этот юноша стал самым преданным учеником великого писателя. Деятельность Черткова в буквальном смысле слова имела всемирные масштабы. Очевидно, обладавший качествами выдающегося менеджера, он организовал распространение по всему миру книг и идей писателя. Именно благодаря Черткову мировоззрение Толстого стало своеобразным брендом.

В русской жизни второй половины XIX века существовал антипод Льва Толсто-го, и таким антиподом был многолетний обер-прокурор Святейшего синода Константин Петрович Победоносцев. Наверное, очень трудно найти людей более разных, чем Толстой и Победоносцев. Толстой — это совесть своего поко-ления, борец за правду, защитник обиженных, человек с безграничным нрав-ственным авторитетом. Победоносцев в глазах современников является вопло-щением политического зла, которое ассоциируется с политическим произво-лом. Обер-прокурор Синода — творец системы контрреформ, гонитель всего прогрессивного и творческого, это тот самый лихой человек, который в конеч-ном счете и превратил Россию в ледяную пустыню.

И в поединке Толстого с Победонос-цевым, в представлении русского общества и даже политической элиты, Победоносцев был заранее обречен на поражение. Именно поэтому после отлучения писателя в 1901 году в глазах этого общества и этой элиты он сразу стал одновременно и главным виновником, и главным творцом этого акта, и объектом едких сатирических нападок. Обер-прокурор Синода и его политика ассоциировались с личностью знаменитого основателя испанской инквизиции Торквемадой, с личностью Великого инквизитора До-стоевского, ну и более обидные сравнения — это «упырь, простерший над Рос-сией свои крылья», это «злой гений России» и так далее. На одной из кари-катур, например, Победоносцев был изображен в виде летучей мыши, держа-щей в оковах молодую девушку, в которой, естественно, угадывалась Россия.

В жизни Толстого и Победоносцева имел место и личный конфликт, причем очень острый. Он произошел в 1881 году и был связан с вопросом о казни наро-довольцев, убийц императора Александра II. Толстой обратился с просьбой к новому царю, Александру III, о помиловании, а вот обер-прокурор, недавно назначенный, требовал смертной казни. Этот конфликт развивался почти 20 лет, и в 1899 году разрешился скандалом. И одним из важнейших шагов, при-близивших этот скандал и, соответственно, появление синодального акта о Тол--стом, стало издание романа «Воскресение», последнего большого романа Толстого. Читающая Россия — во всяком случае, та ее часть, которой были дос-тупны зарубежные издания романа, — была потрясена небывалым глумле-нием над православной верой и одновременно узнала в чиновнике Топорове обер-прокурора Синода Победоносцева.

В новом романе Толстого, я напомню, была подвергнута уничтожающей сатире вся русская государственная машина — власть, администрация, тюрьмы и так далее. А в двух главах первой части в совершенно кощунственном виде была изображена православная литургия. Толстой показывает действия православ-ного священника как совершенно бессмысленные, а вместо привычного высо-кого стиля, характерного для Церкви, сознательно использует бытовые терми-ны: например, вместо «чаша» — «чашка», вместо «лжица» — «ложечка» и так далее.

До момента выхода в свет романа «Воскресение» Русская церковь, не говоря уже о русском государстве, проявляла по отношению к Толстому большую терпимость. К концу XIX века толстовская критика церковного учения, духо-венства приобрела агрессивный, ожесточенный характер, в особенности после истории с — сектой, которая была особенно близка Толстому. Духо-боры в 1905 году не только заявили о своем отказе брать в руки оружие, но даже публично сожгли имеющееся в их общине оружие и были высланы из России в Канаду. Но по отношению к писателю со стороны Синода, в офи-циальных церковных печатных органах не было сказано ни одного критичес-кого слова. Толстого могли критиковать в проповедях, в богословских сочине-ни-ях, в публицистических статьях, но, подчеркиваю еще раз, официально его учение не подвергалось какому-либо церковному осуждению. Теперь ситуация принципиально менялась. Лев Толстой позволил себе открытое кощунство, и с ним познакомились, повторю, сотни тысяч людей по всему миру, потому что благодаря Владимиру Черткову роман «Воскресение» фактически, как бы мы сейчас сказали, в режиме онлайн переводился на основные европейские языки и распространялся огромными тиражами. И в то же самое время в своих произведениях Толстой постоянно подчеркивал, что является человеком рели-гиозным и христианином. Ну, даже в наше время, в эпоху, когда в головах и сердцах людей перепутано абсолютно все, такое странное несоответствие потребовало бы разъяснений, но в начале ХХ века ситуация обстояла еще сложнее.

Действительно, для Русской церкви картина сложилась неодно-знач-ная и потенциально очень опасная, если учесть, какой авторитет имел писатель в России и во всем мире. Это была своеобразная ловушка. Промол-чать — получить серьезные репутационные потери, учитывая, что уже в Сино-де стали получать возмущенные письма от тех, кому удалось прочитать «Во-скресение» в бесцензурном издании и кто увидел в романе намеренное оскор-бление чувств верующих, как бы мы сейчас сказали. А выступить публично против Толстого не менее опасно, учитывая, что любое выступление Синода против него будет воспринято негативно. Однако примечательно, что вопрос об отлучении Толстого мог быть поставлен только после смерти императора Александра III, который называл писателя не иначе как «мой Толстой» и по-стоянно просил его не трогать, чтобы не сделать из него мученика, а из им-ператора — его палача.

Сама церковная власть проявила максимальные усилия, чтобы избежать скан-дала и общественного возмущения. Именно поэтому слова «анафема» и «отлу-чение» в финальном варианте синодального документа были заменены на бо-лее нейтральный, но менее определенный термин «отторжение». И это очень принципиальный момент. Под анафемой подразумевается самое строгое из цер-ковных наказаний, имевшее смысл отделения виновного от церкви и осу-ж-дения его на вечную погибель, вплоть до покаяния. Другими словами, в цер-ковном праве под анафемой понимается совершенное отлучение христиа-нина от общения с верными чадами Церкви, от церковных таинств, и это на-казание применяется в качестве высшей кары за тяжкие преступления, како-выми являются измена православию, то есть уклонение в ересь или раскол. И в этом смысле слово «анафема» может быть заменено на «проклятие». Одно-временно Церковь различала всегда отлучение полное, то есть анафему, и отлу-чение малое. Малое отлучение — это временное отлучение члена Церкви от церк-овного общения, служащее наказанием за менее тяжкие грехи. Напри-мер, последний вид отлучения имел место в церковной практике в ситуации, когда некоторые христиане отрекались от веры в эпоху гонений. На нескол-ько лет был отлучен от церкви молодой Горький за попытку самоубийства. Правда, для него самого это было, конечно, уже не важно, но тем не менее такой факт имел место.

В практике Православной церкви анафема была не столько наказанием, сколь-ко предупреждением человека, и здесь очень хорошо видно отличие от прак-тики церкви католической, в которой слово «анафема» заменялось термином «проклятие». Именно потому, что анафема была не только и не столько нака-занием, сколько предупреждением, двери Православной церкви для отлучен-ного были закрыты не навсегда. При условии его искреннего покаяния и вы-пол-нения необходимых церковных предписаний (в первую очередь, как пра-вило, публичного покаяния) его возвращение в церковь было возможно.

Что же представляет собой синодаль-ный акт 1901 года с этой точки зрения? Он носит характер торжественного церковного исповедания и объявляет, что Лев Толстой более не является членом Церкви и не может в нее вернуться, пока не покается. Кроме того, документ удостоверяет, что без покаяния для Тол-стого невозможны будут ни христианское погребение, ни заупокойная моли-тва, не говоря уже о евхаристическом общении, то есть об участии в причаще-нии, к чему, собственно, Толстой уже тогда и не стремился. Синодаль---ный акт 1901 года, как и предполагал Победоносцев, был встречен большей частью русского образованного общества крайне неблагоприятно. Русская интел-лигенция поддержала писателя, вопреки Синоду, и с большим возмущением отнеслась к синодаль-ному акту. С возмущением и иронией. Именно это имел в виду Чехов, написавший в одном из писем: «К отлучению Толстого публика отнеслась со смехом».

Последний вопрос, который нас будет интересовать, это последние годы жизни Толстого, его уход и смерть. Предварительно надо сказать, что семейная жизнь Толстого дала трещину достаточно рано, фактически еще до духовного перев-орота. Но в послед-ние годы эта жизнь стала еще сложнее и трагичнее, и глав-ным образом из-за истории с завещанием писателя, которое он подписал тайно от семьи, в лесу, летом 1910 года, что привело к открытому конфликту с Софь-ей Андреевной Толстой. И в результате этого конфликта 28 октября 1910 года, то есть за десять дней до смерти, Толстой был вынужден тайно бежать из родо-вого гнезда.

Уход Толстого из Ясной Поляны — это событие, которое имело большую важ-ность для всей России, если не для всего мира. Сергей Николаевич Дурылин, известный литературный критик и философ, сообщает, что в день первого известия об уходе газеты буквально рвали из рук, причем подобное отношение к печатной продукции Дурылин помнит только еще один раз в жизни — в день объявления войны с Германией в 1914 году. Для русских газет и журналов и для всего русского читающего общества вопрос стоял следующим образом: это бегство или паломничество, триумф или трагедия, поиск выхода из тупика или поиск сюжета для нового произведения? Действительно, с каким чувством Толстой покидал усадьбу, что стояло за этим уходом? Почему он направился именно в Оптину пустынь?

Одним очень хочется представить дело так, что граф Толстой убегал в никуда, он просто уходил от всех, как и записал в своем дневнике чуть больше чем за месяц до ухода. Приведу это красноречивое свидетельство состояния души Толстого: «От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти от всех». Другими словами, Толстой хотел просто куда-то уйти, не имея никакого представления ни о направлении движения, ни о его цели. Есть рассуждения другого рода. Писатель заранее знал, что поедет в Оптину пустынь и встретится там со старцами, и именно это обстоя-тельство свидетельствует о покаянном состоянии души Толстого.

Мне кажется, обе точки зрения не соответствуют действительности. Уход Тол-стого — финал его жизни и финал тех поисков, которые составляли главное в его миропонимании. Мы знаем сегодня, что писатель разместился в паломни-ческой гостинице Оптиной пустыни, где его узнали сразу, и совершил прогулку до скита, в котором в этот момент проживал великий оптинский старец Иосиф, преемник преподобного Амвросия, человек огромной любви и милосердия, — с ним Толстой познакомился, по всей видимости, в 1896 году во время своего очередного паломничества в монастырь. Но стоя у порога двери в оптинский скит, Толстой так и не нашел в себе сил переступить этот порог, встреча со стар-цами не состоялась. Может быть, это была самая трагическая невстреча в жизни писателя.

После посещения Оптиной пустыни писатель направляется в Шамордино, где в это время проживала его родная сестра Марья Николаевна Толстая, самый близкий и дорогой ему человек в данный момент, которую он всю жизнь назы-вал исключительно Машенька. Мы не знаем, как могла сложиться судьба Тол-стого в дальнейшем, если бы ему удалось задержаться у любимой младшей сестры надолго. Но опасаясь погони, организованной супругой, писатель был вынужден покинуть и Шамордино. По дороге он простудился, заболел двусто-ронним воспалением легких и умер на станции Астапово. Причем в последние дни жизни к нему из-за твердой позиции Черткова не был допущен для беседы и исповеди другой оптинский старец, преподобный Варсонофий.

Лев Толстой — единственный в России начала ХХ века человек, который поль-зовался ничем не ограниченной, поистине абсолютной свободой в семье, в сво-ей родной деревне, в обществе, государстве, культуре. Возможно, он был един-ственным человеком в мире такого масштаба. Он родился в прекрасной, дей-ствительно очень ясной Ясной Поляне, типичной русской усадьбе с березовой аллей, речкой Воронкой, яблочными садами, семейными домами и домиками, детьми, внуками, прислугой, охотой, пешими и конными прогулками, пасекой, цветочными оранжереями, крестьянскими школами, вечерним чаем, чтением, играми и концертами. Он прожил там большую часть жизни и по всем законам жанра, логики, справедливости был просто обязан именно там умереть! Он был сказочно богат, он мог брать писательские гонорары или публично отрекаться от них после. Он пользовался всемирной славой. Толстой мог писать все что угодно, не опасаясь каких-либо порицаний со стороны правительства. Более того, не написав ни одной строчки очередного нового произведения, он мог претендовать на издание его где угодно и на получение какого угодно гонора-ра, в то время как другие писатели, например Достоевский или Леонтьев, мог-ли просто голодать, причем голодать буквально. В семье всякое желание Тол-стого выполнялось с поспешностью и старанием. Усердные ученики во главе с Чертковым с карандашами, блокнотами в руках ловили каждое его слово. Лучшие художники и скульпторы России и мира рисовали его портреты, лепи-ли в глине, высекали в мраморе и так далее. Именно перед его портретом после отлучения Синода на выставках устраивались бурные восторженные манифес-тации. Именно его фотографировал впервые в цвете в России Прокудин-Гор-ский. Именно его голос записывали на фонограф.

Но Астапово для Толстого было настоящей ловушкой. Писатель оказался в мы-ше-ловке, которую в значительной степени сам сотворил. Больной и беспо-мощный, он лежал на постели, не понимая, что происходит не только в мире, но даже за порогом его комнаты и в ней самой. Ничего не зная о жене и детях, ничего не зная о попытках православного священника поговорить с ним перед смертью и его напутствовать. Сразу после приезда Черткова в Астапово за пи-са--телем был установлен строжайший надзор. Дверь в дом начальника стан-ции Озолина была всегда заперта, а ключ от нее хранился у помощника Черт-кова, Сергеенко, который безвыходно дежурил в передней. В комнате Толстого безотлучно находился Чертков. Вход в дом был возможен, по-видимому, толь-ко по какому-то паролю.

Именно поэтому Толстой даже не знал, что оптинский иеромонах Варсонофий специально прибыл на станцию Астапово со святыми дарами, для того чтобы попытаться поговорить с писателем перед смертью. Таким образом, в послед-ний, самый ответственный момент жизни великий писатель русской земли, как сказал о нем Тургенев, за уходом которого из Ясной Поляны с напряжен-ным вниманием следил весь цивилизо-ванный мир, оказался в трагическом одиночестве. Его судьба становится предметом переживаний русского импе-ратора, Совета министров, премьер-министра Столыпина, Синода, собора старцев Оптиной пустыни, наконец членов семьи. Но Толстой ничего об этом не знает.

Об этом очень ярко пишет замеча-тельный русский писатель Борис Зайцев:

«Но как кончается его жизнь? Умирать не только во враж-де с Церковью, но и со своей собственной подругой после почти полувековой общей жизни, имея целый сонм детей. Бежать из своего дома, кончать дни у начальника станции, среди раздора, домашних гвельфов и гибел-линов, враж-дующих между собой партий. И быть зарытым в яснопо-лян-ском парке, где можно было закопать и какую-нибудь любимую левретку».

Круг отчуждения, создававшийся вокруг Толстого более 20 лет, замкнулся.

Во время астаповской болезни Толстого в русской печати дискутировался воп-рос о возможности его прощения Церковью. Этот вопрос обсуждается и до сих пор, уже более 100 лет. Время от времени те или иные лица, например родст-венники Толстого, обращаются с соответствующими просьбами в Синод. Но, с моей точки зрения, отмена синодального акта невозможна по двум причи-нам: во-первых, такой шаг был бы актом большого неуважения к самому Тол-стому, к его свободе, ко всему тому, что им было сказано о Церкви. Ведь сам писатель признавал справедливость церковного акта, его точность в конста-тации того факта, что граф Толстой сознательно ушел из Церкви и не хочет в нее возвращаться. Во-вторых, отмена церковного определения автоматически означала бы возможность молиться о Толстом такими словами, которые он сам воспринимал как кощунство. Откройте православный требник, прочитайте хотя бы маленький отрывок из православной панихиды и спросите себя: можем ли мы так молиться о Толстом?

Церковь по-прежнему с большим уваже-нием относится к последней воле великого русского писателя.

В 2010 году исполняется 100 лет со дня смерти Льва Толстого. Издательство Свято-Тихоновского университета выпустило монографию священника Георгия Ореханова «Русская Православная Церковь и Л.Н. Толстой. Конфликт глазами современников», в которой автор не только рассматривает проблему отношений писателя с Церковью, но и дает широкий контекст эпохи, общественных настроений и особенностей русской религиозной жизни в предреволюционный период.

Отец Георгий, многих образованных людей, которые приходят в Церковь, «проблема Толстого» сильно смущает. Для нескольких поколений Толстой стал символом русской классической литературы, мерилом нравственности. И вдруг, входя в храм, они должны оставить его за оградой?

Вы сразу начинаете с очень трудного вопроса. Наша современная церковная жизнь так устроена, что очень часто человек приходит в церковь и приносит в нее весь свой интеллектуальный, эмоциональный груз, всю свою «историю болезни», и не хочет с этим грузом в Церкви расставаться. Даже когда ему говорят, что это с духовной жизнью не связано, от этого в Церкви надо избавляться.

С Толстым так происходит очень часто. Есть, конечно, люди, которые просто любят Толстого, для которых он - олицетворение русской культуры, русского XIX века, в каком-то смысле даже русского дворянства. Таких людей, конечно, все меньше, просто потому что сейчас, к сожалению, все меньше людей интересуются русской литературой. А большинство ведь только «Войну и мир» в школе читали.

Но на христианскую жизнь люди смотрят, тем не менее, глазами Толстого. Это взгляд, который основан на признании примата моральных ценностей, моральных принципов. То есть, большое количество современных людей, приходящих в Церковь, считают, что в христианстве самое главное - мораль, этическое учение, которое выражено, в частности, в Нагорной проповеди. Именно так считал и сам Толстой.

И надо сказать, что Толстой сформулировал очень характерный, но совершенно ложный методологический принцип. Если взять все учения всевозможных религий, у них есть общее ядро и есть то, чем они отличаются. Ядро - это мораль. Мораль во всех религиях одинакова: не убий, не прелюбодействуй, не укради т.д. То, чем они отличаются, - мистическая часть вероучения, и она ошибочна, с точки зрения Толстого. И многие считают, что главное в христианстве, - понимание того, как себя надо вести.

Но на самом деле мораль в христианстве очень тесно связана с догматикой. Потому что фундаментом христианской жизни является вера в Христа и Христово воскресение, в то, что оно несет спасение людям. И только отсюда вытекает вся христианская мораль. То есть, схема здесь совсем другая: сначала догматика, потом этика. И с людьми, которые их переставляют местами, бывает очень часто трудно договориться и их переубедить.

Вообще для русских интеллектуалов, интеллигентов это очень характерная деталь. Например, символ шестидесятничества Булат Окуджава, несомненно талантливый поэт. Его лейтмотив: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Мы должны взяться за руки, потому что в этом мире тяжело, очень опасно, страшно и спасти нас может только союз. А этот союз, на самом деле, не спасет. Никакое человеческое сообщество, никакая группа людей, живущая даже самыми высокими моральными принципами, не спасается сама по себе, потому что спасать может только Бог. И либо человек в это верит, либо не верит.

Ленин говорил, что Толстой - «зеркало русской революции». Не преувеличено ли советским литературоведением место Толстого в «литературном пантеоне»? Почему большевики считали его своим?

Место в литературном пантеоне - это тема с субъективным оттенком. Но я много думал о том, каким видели Толстого его современники, как к нему относились люди начала XX века. Место в литературном пантеоне определяется в первую очередь отношением к художественному творчеству. И нужно сказать, что здесь мы имеем совершенно определенное свидетельство. В «Дневнике писателя» за 1877 год Достоевский прямо пишет, что "Анна Каренина" - это вершина русской литературы. Те, кто родились в 80-90- гг. XIX века, единодушно, за отдельными исключениями, свидетельствуют, что выросли на Толстом. Скажем, писатель Борис Зайцев или Сергей Николаевич Булгаков пишут, что не могу представить свое детство без собрания сочинений Толстого, которое зачитано до дыр. Мне кажется, эти свидетельства достаточно показательны.

С моей точки зрения, если оценивать художественное творчество Толстого - это великий русский писатель, который был бесконечно богато одарен, он получил такой дар, который немногие люди получают.

Вторая половина Вашего вопроса в том, как он этим даром воспользовался, почему большевики его полюбили, ведь так художественно одарен был не только Толстой, но и Достоевский, Чехов, Лесков и многие другие писатели и поэты? Для большевиков и для советской действительности Толстой был символом борьбы со всем тем, что сами большевики ненавидели. Это царская Россия, это самодержавие, это русская православная церковь, это вся государственная система, которая существовала в России, это судопроизводство, это тюрьмы, - все то, что Толстой уже к концу жизни начинает беспощадно критиковать.

Правда, есть и принципиальное различие: Ленин призывает к тому, чтобы все это, ему ненавистное, разрушить жестоко и как можно скорее, а для Толстого такой способ, конечно, был чужд, он к насилию и кровопролитию не призывал. Но, хотя он сознательно этого не делал, реально его произведения, которые написаны после так называемого «духовного переворота», были революционизирующим фактором. Они просто развращали русскую молодежь. Они приучали ее к мысли, что Церковь в России является служанкой власти, что Россия загнивает, что она разлагается, что пореформенные суды, скажем, это ужасно, очень плохо и с этим надо бороться.

Я помню в воспоминаниях Анастасии Цветаевой рассказ о том, как они ездили на похороны Толстого. Для их круга смерть Толстого с предшествовавшими ей обстоятельствами была огромным драматическим событием. Кто-нибудь из тех, кто увлекался Толстым и толстовством, потом, после революции, террора, говорил, что разочаровался в нем?

На самом деле, что значит «увлекался толстовством»? Увлекаться чтением Толстого, это одно, а причислять себя к числу его сторонников, - другое. Чтением Толстого были увлечены тогда очень многие русские интеллигенты. Что касается случаев обращения его сторонников, то у нас есть очень яркие примеры.

Например, святой мученик Михаил Иванович Новоселов был некоторое время толстовцем и пытался осуществить на практике его программу, был одним из организаторов земельной коммуны, пытался обрабатывать землю и так далее. Но в какой-то момент он вдруг понял, что это очень зыбкий идейный фундамент, на котором жизнь человека не построишь и, тем более, не может произойти тех улучшений в жизни русского крестьянина, русских людей, которые, конечно, были необходимы, о которых все говорили. И разочарование в толстовстве происходит у него достаточно быстро: в 1901 году он уже пишет Толстому письмо, в котором очень четко излагает позиции, по которым они с Толстым расходятся. То есть, бывший ревностный толстовец, а он был именно ревностным толстовцем, потому что опубликованы его письма Толстову, где он подчеркивает, что считает Толстого своим учителем, наставником, в начале XX-го века он уже понимает, что эта программа является иллюзией и, на самом деле, она для молодых душ в первую очередь разрушительна. Такие примеры есть.

В Ясной поляне жуткое впечатление производит могила Толстого, просто какой-то экзистенциальный ужас охватывает. Эта одинокая могила над обрывом, особенно после того, как ты побываешь в храме в Кочаках, где захоронена вся его семья: и предки, и дети, и почти все родные. Мне кажется, эта могила - символ его одиночества. Вы в своей книге вписываете его в широкий контекст российского общества, но при этом и при чтении биографии Толстого, и когда бываешь в Ясной поляне, есть ощущение, что контекст контекстом, но его трагедия была в том, что он был совершенно одинок...

Так трудно сказать. Идейный мир человека сложно устроен. Во-первых, Толстой - это очень интересный культурно-психологический тип. Это человек, который, как замечательно пишет отец Георгий Флоровский, просто застрял в XVIII-м веке, в просвещенческой идеологии, которая для него актуальна в варианте Руссо. И этот просвещенческий след за ним тянется всю жизнь, он от этого избавиться не может. Отсюда его рационализм, установка на то, что религиозную ценность имеет только то, что может быть понято и прочувствовано лично. Для Толстого большое очень значение имеет чисто интеллектуальный процесс, рефлексия и эмоциональный процесс - чувства. Для него само понятие веры, так, как мы понимаем веру, не представляет ценности. Для него не существует объективных критериев идейных христианских установок. Христианство для Толстого - это некий субъективный процесс, субъективный фактор, можно так сказать, и именно поэтому Толстой очень близок к протестантизму XIX и начала XX-го века. Именно поэтому он сам изучал протестантов, и протестанты изучали Толстого и продолжают изучать очень настойчиво.

Но Вы правы: он действительно одинокий человек. В какой-то момент он вдруг увидел, что его взгляды никто разделить не может. Для семьи они были не актуальны, неинтересны, потому что Софья Андреевна была совершенно другим человеком. Правда, мне кажется, что некоторые авторы достаточно произвольно противопоставляют заблуждениям Толстого христианство Софьи Андреевны. Ее очень относительно можно назвать православной. Конечно, она была доброй женщиной, в ее сердце всегда жило покаяние, но, как и многие ее современницы, она, к сожалению, с учением Церкви, с самыми простыми вещами была знакома очень поверхностно. И, тем не менее, конечно, взгляды мужа ей были не близки. Не только религиозные взгляды, но и взгляды на ведение хозяйства, взгляды на собственность. Все это предопределило их расхождение.

А когда в жизни Толстого появился человек, который, казалось бы, мог эти взгляды с ним разделить, я имею в вид Владимира Григорьевича Черткова, то выяснилось, что масштаб личности Черткова не соответствует масштабу личности Толстого. Чертков, здесь я уже выражаю свое собственное мнение, не мог понять, что, собственно, Толстого так волнует и мучает.

Всякий раз, когда мы видим «переводы» тех или иных мыслей Толстого, мы понимаем, насколько здесь уровень снижен. Это очень схематично, очень политизировано, рассчитано на восприятие внешнего наблюдателя или читателя. Поэтому, я считаю, что у Толстого самое интересное - это его дневник. Не его публицистические произведения, не религиозные трактаты, где просто содержатся какие-то абсурдные вещи, а именно дневник, где он старается быть честным сам с собой всегда, и видно насколько по масштабам этот источник, - дневник Толстого, - стоит в стороне от других произведений русской литературы. Он интересен, как такая кухня, где Толстой пытается выработать некий позитивный взгляд на жизнь. Я думаю, что ему это не удалось.

Если посмотреть дневники последних лет его жизни, по ним видно, что он терпит идейный крах. Это и было одной из причин его ухода из Ясной поляны.

Все, кто занимается изучением Толстого, делятся на две группы: одни считают, что уход Толстого - это его победа, а другие - что это его поражение. Я отношусь к первой группе. Уход - тяжелое поражение, свидетельство его растерянности и беспомощности перед вопросами, которые перед ним встают. И очень важно, что в этот момент он направляется в Оптину пустынь. Почему? Не потому что у него было сознательное какое-то стремление, скажем, поговорить со старцами или какое-то осознанное, оформленное желание, просто он сердцем чувствовал, что там живут люди, которые его знают и ждут. В частности, старец Иосиф, преподобный Иосиф (Литовкин). Толстой это нутром своим понимал, потому что опыт приездов в Оптину пустынь в нем жил всю жизнь, когда он даже сознательно старался этот опыт в себе подавить, задавить, ему это не удавалось.

- Письмо, которое Софья Андреевна написала митрополиту Антонию (Вадковскому) после Определения Синода о графе Толстом, констатировавшего его отпадение от Церкви, - страшное письмо отчаявшейся женщины. У нее и мужа уже словно нет, и она его любит, и обида - на него, на Бога, на людей. В дневниках Толстого про нее написаны очень неприятные вещи. Почему он, будучи автором этического учения, превратил в такой ад жизнь свою и своих близких? Его жизнь идет вразрез, фактически, с тем, что он писал.

Надо сказать, что сам Толстой это понимал. Потому что в том же самом дневнике у него постоянно присутствует мотив, можно сказать лейтмотив его жизни: а ну-ка, докажи, что ты сам христианин. Он чувствует, что это расхождение с близкими, с семьей, женой, окружающими людьми, противоречит его собственным взглядам.

Он понимает, что не может свою жизненную программу, свои идеи реализовать практически. Но он не хочет понять, что это не случайно, не потому что он не прикладывает своих собственных усилий, а потому что сами идеи висят в воздухе.

Дело в том, что всякий человек, который хочет быть просто моралистом, не веря в Того, Кто является источником морали, всякий человек, который отвергает Христа, но принимает Его учение, в конечном итоге все равно разрушает свою жизнь. Его жизнь саморазрушительна и разрушительна для окружающих.

Это замечательно прочувствовал Федор Михайлович Достоевский. Вообще, для меня это поразительно, каким образом Достоевский фактически предвидел то, что потом написал Толстой. Ведь Достоевский скончался в 1881 году, к этому моменту практически никому еще новые взгляды Толстого не были известны, их нигде нельзя было прочитать. И вот, тем не менее, и в "Дневнике писателя", и в художественном творчестве мы находим со стороны Достоевского понимание того, к чему такой взгляд на жизнь, такое «христианство» без Христа может привести. Я приведу только один пример, это роман «Идиот». В чем главный смысл романа «Идиот», кто такой князь Мышкин? Ведь в определенном смысле роман «Идиот» написан как художественный ответ на книгу Эрнеста Ренана, посвященную жизни Христа. Взгляд Ренана достаточно известен: Христос - это такой положительный тип, это человек, который нес людям высокое учение. И Достоевский блестяще показывает, что на самом деле происходит и с нравственностью, и с человеком, и с самим носителем этих идей, если он только человек, если он только добрый человек и даже если он человек очень высокой нравственности. Князь Мышкин в черновых материалах к этому роману назван «князь-Христос», то есть это некий образ Христа. Но это герой, у которого нет почвы под ногами, он сам очень добр и он пытается принести окружающим людям добро. И что происходит в результате: он разрушается сам, он возвращается в свое исходное состояние, становится идиотом и его увозят снова в Швейцарию. Он разрушает все вокруг себя, все вокруг него просто погибают. Вот замечательный художественный ответ Достоевского на эту идею. Мораль сама по себе не может никого спасти, она может только погубить. И, к сожалению, Толстой этого не осознал. Он понимал, что его, как Вы правильно сказали, собственные взгляды никому вокруг не несут счастье, начиная с членов его семьи. И при этом он не понимал, почему это происходит, потому что его рационалистические, эмоциональные и нравственные установки, они, на самом деле, без этой христианской почвы, без веры, разрушительны.

Вернемся к проблеме отпадения Льва Толстого от Церкви. Протоиерей Иоанн Кронштадский довольно агрессивно обличал писателя, митрополит Антоний (Вадковский), напротив, написал Софье Андреевне очень спокойное мудрое письмо, многие иерархи были близки к интеллигенции, участвовали в религиозно-философском обществе, и, наверное, они уважали Толстого как писателя, потом, он же все-таки был дворянин, что тогда было немаловажно. Как церковные люди реагировали на постановление Синода ?

Реакция была очень разной. И, собственно, Вы в своем вопросе обозначили два разных полюса. Отец Иоанн Кронштадтский - это жесткий полюс, это такое обличение, которое было необходимо. Почему? По той простой причине, что многие люди, когда прочитали определение Синода, не очень поняли вообще, чем оно вызвано. Ведь в их глазах Толстой являл собой пример образцового христианина. Они считали, что взгляды Толстого - это и есть настоящее истинное христианство. Просто потому что они не были знакомы с учением Церкви и смутно представляли, какое на самом деле христианство проповедует Церковь. И отец Иоанн Кронштадтский просто четко обозначил эту разницу: Христос Толстого - это не Христос Церкви. Надо сказать, что задолго до отца Иоанна Кронштадтского эту мысль выразил в своем письме Толстому в 1881 году Константин Петрович Победоносцев. Это очень яркий документ. Победоносцев пишет: «Мой Христос - это не Ваш Христос. Своего я знаю мужем силы и разума, который исцеляет расслабленных, а Ваш Христос - это расслабленный, который сам требует исцеления».

А был другой полюс, полюс толерантности, в этом смысле вообще владыка Антоний (Вадковский) был очень терпимым человеком. Хотя, как свидетельствуют факты, именно митрополит Антоний был одним из инициаторов издания синодального акта. И в целом надо сказать, что, конечно, священнослужители и церковные иерархи поддержали эту инициативу Синода, правда, некоторые из них не были уверены, что она своевременна. Потому что в тот период, когда синодальный акт был издан, они полагали, что уже настолько общество наэлектризовано, что ничего, кроме раздражения и неприятия этот документ не может вызвать. Но Церковь не могла промолчать. Она могла по-разному говорить, она могла издать документ, написанный языком отца Иоанна Кронштадтского, но был издан очень мягкий документ, каким я считаю синодальный акт.

Было несколько священников, которые это определение не приняли, есть уникальный по-своему случай, когда даже один из Афонских монахов, отец Ксенофонт (Вяземский) не принял это определение и стал на Афоне проповедовать, что на самом деле Толстой настоящий христианин, а с ним поступили бесчеловечно.

Тут нет ничего поразительного, потому что магия личности Толстого такова. Мы с Вами дети второй половины XX-го века, для нас этой магии уже не существует. А для русских интеллигентов, которые жили во второй половине XIX века, как сейчас принято говорить: «Толстой - это наше все». Так и было в значительной степени. И очень важно, что был Достоевский, который показал, что возможна альтернатива, важно, что был человек, сопоставимый с Толстым по своему художественному таланту. А я лично считаю, что не менее одаренный, чем Толстой. Просто у него не было возможности так писать, как писал Толстой. Толстой всю жизнь был обеспечен, и в Ясной Поляне у него было время. А Достоевский все время нуждался и вынужден был заранее еще не написанные свои романы продавать издателям.

- Почему эта тема Толстого стала так актуальна сейчас? Например, практически одновременно с Вашей книгой вышла книга Павла Басинского «Бегство из рая». Как раз о проблеме ухода .

Я могу высказать только свою собственную точку зрения на этот счет. С одной стороны, есть люди, которые, действительно, переживают всю эту историю, как свою личную беду. В первую очередь, это члены семьи, потомки Толстого, со многими из которых я знаком, это замечательные люди. И для меня, конечно, очень важно было понять в какой-то момент, что большинство из них - члены Церкви. Они по-разному воцерковлены, это уже не наши проблемы, но, тем не менее, они все-таки воспринимают Церковь как свой дом. Для них тема отлучения Льва Николаевича очень болезненна. И от этих семейных обсуждений расходятся круги, в них оказываются вовлечены другие люди.

Они искренне этим вопросом озабочены, но могут просто чего-то недопонимать. И когда мы устраиваем конференции многочисленные, посвященные Толстому, его взаимоотношениям с Церковью, мы встречаемся и пытаемся друг другу эти вещи объяснять. А есть люди, которые воспользовались годовщиной 100-летия со дня смерти Толстого для того, чтобы в каком-то смысле, помуссировать еще раз эту тему: какая плохая Церковь, как она плохо поступила с великим русским писателем 100 лет назад, посмотрите еще раз, никаких же оснований не было.

- Ведь есть же очевидные его собственные тексты. Там же просто написано: я не член этой Церкви.

Эти тексты можно очень по-разному воспринимать, интерпретировать. Мне все эти аргументы хорошо известны. Один из них из книги Басинского, хотя я ее полностью не успел прочесть, эпизод с приходом Толстого в Оптину Пустынь. Как его автор воспринимает: Толстой всем своим видом показывал, что он хочет встретиться со старцами, он как бы мозолил им глаза, ходил к этому скиту, все ждал, что его туда пригласят. И неужели они, старцы, не могли его туда пригласить? Почему они так поступили? Они должны были ему по-христиански выйти на встречу, пригласить побеседовать. Вот если бы они это сделали, то, может быть, что-то сложилось бы и по-иному. То есть, вся ответственность с личности Толстого переносится на бедных и больных старцев.

- Которые должны были сами выбежать .

Выбежать они не могли, потому что старец Иосиф болел и лежал. Я вообще не уверен, что он знал о приходе Толстого. Архимандрит Ксенофонт, настоятель Оптиной пустыни, знал, об этом есть свидетельства. А что знали старцы, я не знаю. Поэтому нельзя все так примитивно воспринимать.

А Вы почему занялись темой Толстого? Она ведь не приятна церковному человеку, эмоционально она задевает, когда в этом всем копаешься .

Вы сами на этот вопрос ответили. Я считаю, что с научной точки зрения интересно заниматься только тем, что эмоционально задевает. Потом, я сам учился в Университете и лекции читал, но мне все равно было не понятно с этой историей отлучения, как и почему это произошло.

Но главный интерес здесь в другом. Меня просто интересует история русской религиозности XIX-го века, а Толстой - это человек-губка. Он на самом деле впитывал в себя все, что было важного и интересного в этой области. Другое дело, что мы говорили о его изолированности, одиночестве. Его сознание, психический склад таковы, что то, что он не принимает категорически, он сразу отбрасывает. Поэтому это очень своеобразная губка. В нем находит отражение все, что есть, но что-то ему глубоко чуждо. Очень интересно, как он, например, читал славянофилов, Хомякова. Сначала он интересуется Хомяковым, затем его отвергает. А то, что он однажды отверг, для него уже не существует всю жизнь. В этом смысле он был не гибким человеком. Правильно про него сказали: медведь, который гнет дуги. В идейных своих поисках он был медведем. Но, тем не менее, мне показалось, что Толстой - это то, с чего надо эти поиски в области истории русской религиозности начать. Это будет достаточно удачно.

А сейчас это имеет какую-то актуализацию? Поиск ответов на эти вопросы, почему он важен для наших современников?

Я бы сказал, что актуальность не столько научная, сколько актуальность для церковной жизни. Почему это важно? Я прекрасно помню конец 80-х начало 90-х, какой был религиозный подъем: Тысячелетие Крещения Руси, молодежь приходит в Церковь, все узнают, что открылся наш Университет, открылась Оптина пустынь, туда можно поехать. А дальше что происходит? Человек в Церковь приходит и приносит какой-то свой духовный идейный багаж, все то, что он накопил в предыдущей жизни. Это какие-то философские концепции, это его увлечения личные, рок-музыка или что-то еще. И не хочет с этим расставаться.

Вот он вроде бы сюда пришел, он вроде бы переступил церковную ограду, но для него христианство - это то, что он сам считает христианством. То, что он себе придумал в качестве христианства. А христианство - это то, чему учит Церковь, то, о чем пишут Святые Отцы, то, что написано в Евангелии. И реальный переворот, эта метанойя, покаяние, оно происходит тогда, когда человек понимает, что он должен от своих страстей и многих своих взглядов отказаться. Понять, что то, что он исповедует, - это не христианство. И с этой точки зрения, тема "Толстой и Церковь" очень актуальна.

Я могу сказать, что в значительной своей части наши современные интеллектуалы (я тут сознательно не употребляю слово интеллигенция), люди, которые занимаются интеллектуальным трудом, которые вообще читают книжки, в значительной степени толстовцы, даже тогда, когда они сами этого не осознают. Даже тогда, когда они вообще Толстого не открывали.

Ну и второй вопрос, который часто задают: а как, например, школьный курс литературы, получается, надо от туда Толстого выкинуть, раз он отлучен? Есть православные гимназии, в которых его не изучают. Мне кажется, что здесь для нас важна некоторая широта взглядов. Да, Толстой - человек, который отбросил от себя Церковь, но даже в этом он остается русским человеком XIX века, даже в этом он остается частью русской культуры.

Он пренебрег своим художественным даром, потому что если бы он на той почве, на которой написана "Анна Каренина", оставался и дальше, он бы остался в Церкви. Художественная стезя его направляла каким-то образом. В этом смысле очень показательна его повесть «Хаджи-Мурат». Он в эту повесть постоянно хочет вставить какие-то свои идеи, связанные с правительством, войной на Кавказе и т.д. А художник все время прорывается. И по этому произведению можно видеть, как художник воюет с моралистом и как художник часто побеждает. И Толстой, это беда его, этого не видит и не понимает, что есть истина, а что есть надумано.

Поэтому я, конечно, его замечательные произведения из школьного курса бы не стал ни в коем случае удалять. И в нашей православной гимназии, конечно, «Войну и мир» изучают и «Севастопольские рассказы», но, к сожалению, в школе не изучают «Анну Каренину». Потому что это сложное произведение. Но я считаю, что культурный человек, как бы он к Толстому не относился, но один раз в жизни должен этот роман прочитать.

Почему Толстой не создал какого-то систематического учения? Были толстовские общины, но он же их не сам организовывал, это уже была инициатива последователей. Он имел все шансы создать секту, ведь были на лицо все признаки: и харизматический лидер, и идеи, которые легко облекаются в руководство к действию, наличие последователей, поклонников. Почему же такая секта не возникла, и даже его учение систематически не изложено?

Может быть, и нельзя так утверждать определенно. Ведь Толстой скончался в 1910 году. У него были последователи, некоторые из этих последователей пытались организовать коммуны, некоторые из этих последователей проповедовали неучастие в военных действиях. Просто до прихода к власти большевиков прошло всего 7 лет с момента смерти Толстого. А это слишком маленький срок для того, чтобы движение могло как-то оформиться. Но даже после большевистского переворота 1917-го года некоторые идеи Толстого были реализованы практически.

Например, в 1919-м году был издан декрет об освобождении от службы в армии по религиозным убеждениям. Причем этот декрет появился благодаря исключительно сторонникам Толстого. В первую очередь, благодаря деятельности Черткова. Существовало толстовское общество и не одно. Эти люди собирались, что-то обсуждали, но, понятно, что в какой-то момент все это было уничтожено.

Другое дело, Вы в чем правы, что даже если бы это движение имело возможность оформиться как-то широко, оно было не жизнеспособно совершенно, как показывает история общины Новоселова, общины Неклюева и каких-то других образований. Потому что сама по себе идея работать на земле, кормить себя трудом своих собственных рук - это головная идея, это типичная такая интеллигентская идея, то, что Сергей Николаевич Булгаков совершенно точно называет «народобожием». Опять это замена. Вот есть христианство Евангелия и христианство Церкви, а есть народный вариант: христианство - это то, что проповедует русский крестьянин. Сам по себе тезис благочестивый, но довольно сомнительный. Вобщем-то, можно сказать, что это движение потерпело крах. Хотя последние толстовцы были уничтожены уже в эпоху сталинского террора, в 1937-38-м годах. Я видел некоторые следственные дела. Как-то эта ниточка тянулась.

Люди мирно живут между собой и согласно действуют только тогда, когда они соединены одним и тем же мировоззрением: одинаково понимают цель и назначение своей деятельности.

Так это для семей, так это и для различных кружков людей, так это для политических партий, так это для целых сословий и так это, в особенности, для народов, соединенных в государства.

Люди одного народа живут более или менее мирно между собой и отстаивают дружно свои общие интересы только до тех пор, пока живут одним и тем же усвоенным и признаваемым всеми людьми народа мировоззрением. Общее людям народа мировоззрение выражается обыкновенно установившейся в народе религией.

Так это было всегда и в языческой древности, так это есть и теперь и в языческих, и магометанские народах, и с особенной ясностью в самом древнем и до сих пор продолжающем жить одной и той же мирной и согласной жизнью народе Китая. Так это было и среди так называемых христианских народов. Народы эти были внутренне соединены той религией, которая носила название христианской (все выделения сделаны редакцией ).

Религия эта представляла из себя очень неразумное и внутренне противоречивое соединение самых основных и вечных истин о жизни человеческой с самыми грубыми требованиями языческой жизни. Но как ни грубо было это соединение, оно, облекаясь в торжественные формы, долгое время отвечало нравственным к умственным требованиям европейских народов.

Но чем дальше подвигалась жизнь, чем больше просвещались народы, тем всё очевиднее и очевиднее становилось внутреннее противоречие, заключающееся в этой религии, её неосновательность, несостоятельность и ненужность. Так это продолжалось веками, и в наше время дошло до того, что религия эта держится только инерцией, никем уже не признается и не исполняет главного свойственного религии внешнего воздействия на народ : соединения людей в одном мировоззрении, одном общем всем понимании назначения и цели жизни.

Прежде религиозное учение это распадалось на различные секты , и секты горячо отстаивали каждая свое понимание, теперь этого уже нет. Если и существуют различные секты между разными охотниками словопрений, никто уже серьезно не интересуется этими сектами. Вся масса народа - как самые ученые, так и самые неученые рабочие не верят уже не только в эту когда-то двигавшую людьми христианскую религию, но не верит ни в какую религию , верят, что самое понятие религии есть нечто отсталое и ненужное. Люди ученые верят в науку, в социализм, анархизм, прогресс. Люди неученые верят в обряды, в церковную службу, в воскресное неделание, но верят как в предание, приличие; но веры, как веры, соединяющей людей, движущей ими, совсем нет, или остаются исчезающие её остатки.

Ослабление веры, замена или скорее затемнение её суеверными обычаями и 1 для масс и рационалистическое толкование основ веры высшими учеными классами происходит везде: и в браманизме, и в конфуцианстве, и в буддизме, и в магометанстве, но нигде нет того полного освобождении народов от религии, какое произошло и с необыкновенной быстротой происходит в христианстве.

Затемнение основ веры суеверными толкованиями и обычаями есть общее всем религиям явление. Общие причины затемнения основ веры заключаются, во-первых, и главное, в том, что всегда именно непонимающие люди желают толковать учение и своими толкованиями извращают и ослабляют его; во-вторых, в том, что большинство ищет видимых форм проявления учений и переводит на вещественный духовный смысл учения; в-третьих, в общих всем религиям жреческих искажений религиозных основ учений ради выгод жрецов 2 и властвующих классов.

Все три причины эти извращения религии общи всем религиозным учениям и исказили отчасти учения браманизма, буддизма, таосизма (ныне называется «даосизм» - прим. редакции), конфуцианства, еврейства, магометанства; но причины эти не уничтожили веру в эти учении. И народы Азии, несмотря на извращения, которым подверглись эти учения, продолжают верить в них и соединены между собой и отстаивают свою независимость. Только одна так называемая христианская религия утратила всякую обязательность для народов, исповедующих её, и перестала быть религией. Отчего это? Какие особенные причины произвели это странное явление?

Причина эта в том, что так называемое церковно-христианское учение не есть цельное, возникшее на основании проповеди одного великого учителя учение, каковы буддизм, конфуцианство, таосизм, а есть только подделка под истинное учение великого учителя, не имеющая с истинным учением почти ничего общего, кроме названия основателя и некоторых ничем не связанных положений, заимствованных из основного учения.

Знаю, что то, что я имею высказать теперь, именно то, что та церковная вера , которую веками исповедовали и теперь исповедуют миллионы людей под именем христианства, есть не что иное, как очень грубая еврейская секта, не имеющая ничего общего с истинным христианством , - покажется людям, исповедующим на словах учение этой секты, не только невероятным, но верхом ужаснейшего кощунства.

Но я не могу не сказать этого. Не могу не сказать этого потому, что для того, чтобы люди могли воспользоваться тем великим благом, которое даёт нам истинное христианское учение, нам необходимо, прежде всего, освободиться от того бессвязного, ложного и, главное, глубоко безнравственного учения, которое скрыло от нас истинное христианское учение. Учение это, скрывшее от нас учение Христа, есть то учение Павла, изложенное в его посланиях и ставшее в основу церковного учения. Учение это не только не есть учение Христа, но есть учение прямо противоположное ему.

Стоит только внимательно прочесть евангелия, не обращая /в них/ особенного внимания на всё то, что носит печать суеверных вставок, сделанных составителями, вроде чуда Каны Галилейской, воскрешений, исцелений, изгнания бесов 3 и воскресения самого Христа, а останавливаясь на том, что просто, ясно, понятно и внутренне связано одною и тою же мыслью, - и прочесть затем хотя бы признаваемые самыми лучшими послания Павла, чтобы ясно стали то полное несогласие , которое не может не быть между всемирным, вечным учением простого, святого человека Иисуса с практическим временным, местным, неясным, запутанным, высокопарным и подделывающимся под существующее зло учением фарисея Павла.

Как сущность учения Христа (как всё истинно великое) проста, ясна, доступна всем и может быть выражена одним словом: человек сын Бога, - так сущность учения Павла искусственна, темна и совершенно непонятна для всякого свободного от гипноза человека.

Сущность учения Христа в том, что истинное благо человека - в исполнении воли отца. Воля же отца - в единении людей. А потому и награда за исполнение воли отца есть само исполнение, слияние с отцом. Награда сейчас - в сознании единства с волей отца. Сознание это дает высшую радость и свободу. Достигнуть этого можно только возвышением в себе духа, перенесением жизни в жизнь духовную.

Сущность учения Павла в том, что смерть Христа и его воскресение спасает людей от их грехов и жестоких наказаний, предназначенных Богом теперешним людям за грехи прародительские.

Как основа учения Христа в том, что главная и единственная обязанность человека есть исполнение воли Бога, то есть любви к людям, - единственная основа учения Павла та, что единственная обязанность человека - это вера в то, что Христос своей смертью искупил и искупает грехи людей.

Как, по учению Христа , награда за перенесение своей жизни в духовную сущность каждого человека есть радостная свобода этого сознания соединения с Богом, - так, по учению Павла , награда доброй жизни не здесь, а в будущем, посмертном состоянии. По учению Павла , жить доброй жизнью надо, главное, для того, чтобы получить за это награду «там». Со своей обычной нелогичностью он говорит, как бы в доказательство того, что должно быть блаженство будущей жизни: «Если мы не распутничаем и лишаем себя удовольствия делать гадости здесь, а награды в будущей жизни нет, то мы останемся в дураках» 4 .

Да, основа учения Христа - истина, смысл - назначение жизни. Основа учения Павла - расчёт и фантазия.

Из таких различных основ естественно вытекают и еще более различные выводы.

Там, где Христос говорит , что люди не должны ждать наград и наказаний в будущем и должны, как работники у хозяина, понимать свое назначение, исполнять его, - всё учение Павла основано на страхе наказаний и на обещаниях наград, вознесения на небо или на самом безнравственном положении о том, что если ты веришь, то 5 избавишься от грехов, ты безгрешен.

Там, где в евангелии признаётся равенство всех людей и говорится, что то, что велико перед людьми, мерзость перед Богом. Павел учит повиновению властям, признавая их от Бога , так что противящийся власти противится Божию установлению.

Там, где Христос учит тому, что человек должен всегда прощать, Павел призывает анафему на тех , кто не делает то, что он велит, и советует напоить и накормить голодного врага с тем, чтобы этим поступком собрать на голову врагу горячие уголья, и просит Бога наказать за какие-то личные расчеты с ним Александра Медника, Евангелие говорит , что люди все равны, Павел знает рабов и велит им повиноваться господам. Христос говорит : «Не клянись вовсе и кесарю отдавай только то, что кесарево, а то, что Богово - твоя душа - не отдавай никому». Павел говорит : «Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены», (Римл. XIII, 1, 2).

Христос говорит : «Взявшие меч от меча погибнут». Павел говорит : «Начальник есть божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч, он - божий слуга… отмститель в наказание делающему злое» (Римл. XIII, 4).

Христос (Так в публикации журнала “Слово”, хотя здесь явная опечатка, поскольку далее цитируются слова апостола Павла) говорит : «Для сего вы и подати платите: ибо они божии служители, сим самым постоянно занятые. И потому отдавайте всякому должное; кому подать - подать; кому оброк - оброк, кому страх - страх, кому честь - честь» (Римл. ХIII, 6, 7).

Но не одни эти противоположные учения Христа и Павла показывают несовместимость великого, всемирного учения, уясняющего то, что было высказано всеми величайшими мудрецами Греции, Рима и Востока, с мелкой, сектантской, случайной, задорной проповедью непросвещенного, самоуверенного и мелко-тщеславного, хвастливого и ловкого еврея. Несовместимость эта не может быть очевидна для всякого человека, воспринявшего сущность великого христианского учения.

А между тем целый ряд случайных причин сделали то, что это ничтожное и лживое учение заняло место великого вечного и истинного учения Христа и даже на много веков скрыло его от сознания большинства людей.

Правда, во все времена среди христианских народов были люди, понимавшие христианское учение в его истинном значении, но это были только исключения . Большинство же так называемых христиан, в особенности после того, как властью церкви писания Павла даже и его советы приятелям о том, чтобы пить вино для поправления желудка, были признаны непререкаемым произведением святого духа, - большинство верило, что именно это безнравственное и запутанное учение, поддающееся, вследствие этого, самым произвольным толкованиям, и есть настоящее учение самого Бога-Христа.

Причин такого заблуждении было много различных.

Первая та, что Павел, как и все самолюбивые, славолюбивые проповедники лжи, суетился, бегал из места в место, вербовал учеников, не брезгуя никакими средствами для приобретения их; люди же, понявшие истинное учение, жили им и не торопились проповедовать 6 .

Вторая причина была в том, что послания, проповедующие, под именем Иисуса Христа, учение Павла, известные прежде чем евангелия (это было в 50-х годах после рождения Христа. Евангелия же появились позднее).

Третья причина была в том, что грубо суеверное учение Павла было доступнее грубой толпе, охотно принявшей новое суеверие, заменявшее старое.

Четвертая причина была та, что учение это (как ни ложно оно было по отношению тех основ, которые оно извращало), будучи все-таки разумнее грубого исповедуемого 7 народами язычества, между тем не нарушало языческих форм жизни, как и язычество, допуская и оправдывая насилия, казни, рабство. Тогда как истинное учение Христа, отрицая всякое насилие, казни, войны, рабство, богатство, - в корне уничтожало весь склад языческой жизни 8 .

Сущность дела была такая.

В Галилее и Иудее появился великий мудрец, учитель жизни, Иисус, прозванный Христом. Учение его слагалось из тех вечных истин о жизни человеческой, смутно предчувствуемых всеми людьми и более или менее ясно высказанных всеми великими учителями человечества: браминскими мудрецами, Конфуцием, Лао-Тзе 9 , Буддой. Истины эти были восприняты окружавшими Христа простыми людьми и более или менее приурочены к еврейским верованиям того времени, из которых главное было ожидание пришествия мессии.

Появление Христа с его учением, изменявшим весь строй существующей жизни, было принято некоторыми как исполнение пророчества о мессии. Очень может быть, что и сам Христос более или менее приурочивал свое вечное, всемирное учение к случайным, временным религиозным формам того народа, среди которого он проповедовал. Но, как бы то ни было, учение Иисуса привлекло учеников, расшевелило народ и, всё более и более распространяясь, стало так неприятно еврейским властям , что они казнили Христа 10 и после его смерти гнали, мучили и казнили его последователей (Стефана и других). Казни, как всегда, только усиливали веру последователей.

Упорство и убежденность этих последователей, вероятно, обратили на себя внимание и сильно поразили одного из фарисеев-гонителей, по имени Савл . И Савл этот, получив потом название Павла, человек очень славолюбивый, легкомысленный, горячий и ловкий, вдруг по каким-то внутренним причинам, о которых мы можем только догадываться, вместо прежней своей деятельности, направленной против учеников Иисуса, решился, воспользовавшись той силой убежденности, которую он встретил в последователях Христа, сделаться основателем новой религиозной секты, в основы которой он положил те очень неопределённые и неясные понятия, которые он имел об учении Христа, все сросшиеся с ним еврейские фарисейские предания, а главное, свои измышления о действенности веры, которая должна спасать и оправдывать людей 11 .

С этого времени, с 50-х годов, после смерти Христа, и началась усиленная проповедь этого ложного христианства , и в эти 5-6 лет были написаны первые (признанные потом священными) псевдо-христианские письмена, именно послания . Послания первые определили для масс совершенно превратное значение христианства. Когда же было установлено среди большинства верующих именно это ложное понимание христианства, стали появляться и евангелия, которые, в особенности Матфея, были не цельные произведения одного лица, а соединение многих описаний о жизни и учении Христа. Сначала появилось /евангелие/ Марка, потом Матфея, Луки, потом Иоанна.

Все евангелия эти не представляют из себя цельных произведений, а все они суть соединения из различных писаний. Так, например, евангелие Матфея в основе своей имеет краткое евангелие евреев, заключающее в себе одну нагорную проповедь. Всё же евангелие составлено из прибавляемых к нему дополнений. То же и с другими евангелиями. Все евангелия эти (кроме главной части евангелия Иоанна), появившись позднее Павла , более или менее подгонялись под существовавшее уже павловское учение.

Так что истинное учение великого учителя, то, которое сделало то, что сам Христос и его последователи умирали за него, сделало и то, что Павел избрал это учение для своих славолюбивых целей: истинное учение, с первых шагов своих извращенное павловским извращением, все более и более прикрывалось толстым слоем суеверий, искажений, лжепониманием, и кончилось тем, что истинное учение Христа стало неизвестно большинству и заменилось вполне тем странным церковным учением - с папами, митрополитами, таинствами, иконами, оправданиями верою и т.п., которое с истинным христианским учением почти ничего не имеет общего, кроме имени.

Таково отношение истинно-христианского учения к павловско-церковному учению, называемому христианским. Учение было ложное по отношению к тому, что им будто бы представлялось, но как ни ложно оно было, учение это всё-таки было шагом вперед в сравнении с религиозными понятиями варваров времён Константина.

И потому Константин и окружающие его люди охотно приняли это учение, совершенно уверенные в том, что учение это есть учение Христа 12 . Попав в руки властвующих, учение это всё более и более огрубевало и приближалось к миросозерцанию народных масс. Явились иконы, статуи, обоготворенные существа, и народ искренно верил в это учение.

Так это было и в Византии, и в Риме. Так это было и все средние века, и часть новых - до конца 18 столетия, когда люди, так называемые христианские народы, дружно соединились во имя этой церковной павловской веры, которая давала им, хотя и очень низменное и ничего не имеющее общего с истинным христианством, объяснение смысла и назначения человеческой жизни.

У людей была религия, они верили в неё, и потому могли жить согласной жизнью, защищая общие интересы.

Так это продолжалось долго, продолжалось бы и теперь, если бы эта церковная вера была самостоятельное религиозное учение, как учение браманизма, буддизма, как учение шинто (Так тогда называли японский «синтоизм»: в разных вариантах транслитерации с японского «С» и «Ш» соответствуют одному и тому же звуку японской речи, - прим. редакции), в особенности как китайское учение Конфуция, и не была подделкой под учение христианства, не имеющей в самой себе никакого корня.

Чем дальше жило христианское человечество, чем больше распространялось образование и чем смелее и смелее становились на основании извращенной и признанной непогрешимой веры как светские, так и духовные властители, тем всё больше и больше изобличалась фальшь извращенной веры, вся неосновательность и внутренняя противоречивость учения, признающего основой жизни любовь и вместе с тем оправдывающего войны и всякого рода насилия.

Люди всё меньше и меньше верили в учение, и кончилось тем, что всё огромное большинство христианских народов перестало верить не только в это извращенное учение, но и в какое бы то ни было общее большинству людей религиозное учение. Все разделились на бесчисленное количество не вер, а мировоззрений; все, как пословица говорит, расползлись, как слепые щенята от матери, и все теперь люди нашего христианского мира с разными мировоззрениями и даже верами: монархисты, социалисты, республиканцы, анархисты, спиритисты, евангелисты и т.п., все боятся друг друга, ненавидят друг друга.

Не стану описывать бедственность, разделённость, озлобленность людей христианского человечества. Всякий знает это. Стоит только прочесть первую попавшуюся, какую бы то ни было, самую консервативную или самую революционную газету. Всякий, живущий среди христианского мира, не может не видеть, что как ни плохо теперешнее положение христианского мира, то, что ожидает его, ещё хуже.

Взаимное озлобление растёт, и все заплатки, предлагаемые 13 как правительствами, так и революционерами, социалистами, анархистами, не могут привести людей, не имеющих перед собою никакого другого идеала, кроме личного благосостояния, и потому не могущих не завидовать друг другу и не ненавидеть друг друга, ни к чему другому, кроме /как/ к всякого рода побоищам внешним и внутренним и к величайшим бедствиям.

Спасение не в мирных конференциях и пенсионных кассах 14 , не в спиритизме, евангелизме, свободном протестантстве, социализме; спасение в одном: в признании одной такой веры, которая могла бы соединить людей нашего времени. И вера эта есть, и много есть людей уже теперь, которые знают её.

Вера эта есть то учение Христа, которое было скрыто от людей лживым учением Павла и церковью . Стоит только снять, эти покровы, скрывающие от нас истину, и нам откроется то учение Христа, которое объясняет людям смысл их жизни и указывает На проявление этого учения в жизни и дает людям возможность мирной и разумной жизни.

Учение это просто, ясно, удобоисполнимо, одно для всех людей мира, и не только не расходится с учениями Кришны, Будды, Лао-Tзe, Конфуция в их неизвращенном виде, Сократа 15 , Эпиктета 16 , Марка Аврелия 17 и всех мудрецов, понимающих общее для всех людей одно назначение человека и общим всем, во всех учениях один и тот же закон, вытекающий из сознания этого назначения, - но подтверждает и уясняет их.

Казалось бы, так просто и легко страдающим людям освободиться от того грубого суеверия, извращённого христианства, в котором они жили и живут, усвоить то религиозное учение, которое было извращено и исполнение которого неизбежно дает полное удовлетворение как телесной, так и духовной природе человека. Но на пути этого осуществления стоит много и много самых разнообразных препятствий : и то, что ложное учение это признано божественным; и то, что оно так переплелось с истинным учением, что отделить ложное от истинного особенно трудно; и то, что обман этот освящен преданием древности, и на основании его совершено много дел, считающихся хорошими, которые, признав истинное учение, надо было бы признать постыдными; и то, что на основании ложного учения сложилась жизнь господ и рабов, вследствие которой возможно было произвести все те мнимые блага материального прогресса, которым так гордится наше человечество; а при установлении истинного христианства вся наибольшая часть этих приспособлений должна будет погибнуть, так как без рабов некому будет их делать.

Препятствие особенно важное и то, что истинное учение невыгодно для людей властвующих. Властвующие же люди имеют возможность, посредством и ложного воспитании и подкупа, насилия и гипноза взрослых, распространять ложное учение, вполне скрывающее от людей то истинное учение, которое одно даст несомненное и неотъемлемое благо всем людям.

Главное препятствие /состоит/ в том, что именно вследствие того, что ложь извращения христианского учения слишком очевидна, в последнее время всё более и более распространялось и распространяется грубое суеверие , во много раз вреднейшее, чем все суеверия древности, суеверие в том, что религия вообще есть нечто ненужное, отжитое, что без религии человечество может жить разумной жизнью.

Суеверие это особенно свойственно людям ограниченным. А так как таковых большинство людей в наше время, то грубое суеверие это всё более и более распространяется. Люди эти, имея в виду самые извращения религии, воображают, что религия вообще есть нечто отсталое, пережитое человечеством, и что теперь люди узнали, что они могут жить без религии, то есть без ответа на вопрос: зачем живут люди, и чем им, как разумным существам, надо руководствоваться.

Грубое суеверие это распространяется преимущественно людьми, так называемыми учеными , то есть людьми особенно ограниченными и потерявшими способность самобытного, разумного мышления, вследствие постоянного изучения чужих мыслей и занятия самыми праздными и ненужными вопросами. Особенно же легко и охотно воспринимается это суеверие отупевшими от машинной работы городскими фабричными рабочими, количество которых становится всё больше и больше, в самых считающихся просвещенными, то есть в сущности самых отсталых и извращенных людях нашего времени.

В этом всё более и более распространяющемся суеверии причина непринятия истинного учения Христа . Но в нём же, в этом распространяющемся суеверии, и причина того, что люди неизбежно будут приведены к пониманию того, что та религия, которую они отвергают, воображая, что это религия Христа, есть только извращение этой религий, а что истинная религия одна может спасти людей от тех бедствий, в которые они всё более и более впадают, живя без религии.

Люди самим опытом жизни будут приведены к необходимости понять то, что без религии люди никогда не жили и не могут жить, что если они живы теперь, то только потому, что среди них ещё живы остатки религии; поймут, что волки, зайцы могут жить без религии, человек (же), имеющий разум , такое орудие, которое даёт ему огромную силу, - если живёт без религии, подчинясь своим животным инстинктам, становится самым ужасным зверем, вредным особенно для себе подобных.

Вот это-то люди неизбежно поймут, и уже начинают понимать теперь, после тех ужасных бедствий, которые они причиняют и готовятся причинить себе. Люди поймут, что им нельзя жить в обществе без одного соединяющего их, общего понимания жизни. И это общее, соединяющее всех людей понимание жизни, смутно носится в сознании всех людей христианского мира отчасти потому, что это сознание присуще человеку вообще, отчасти потому, что это понимание жизни выражено в том самом учении, которое было извращено, но сущность которого проникала и сквозь извращение.

Надо только понять, что всё, чем еще держится наш мир , всё, что есть в нём доброго, всё единение людей , то, какое есть, все те идеалы, которые носятся перед людьми: социализм, анархизм, всё это - не что иное, как частные проявления той истинной религии, которая была скрыта от нас павловством и церковью (скрыта она была, вероятно, оттого, что сознание народов ещё не доросло до истинной) и до которой теперь доросло христианское человечество.

Людям нашего времени и мира не нужно, как это думают ограниченные и легкомысленные люди, так называемые ученые, придумывать какие-то новые основы жизни, могущие соединить всех людей, а нужно только откинуть все те извращения, которые скрывают от нас истинную веру , и эта вера, единая со всеми разумными основами вер всего человечества, откроется перед нами во всём своем не только величии, но всей обязательности своей для всякого человека, обладающего разумом.

Как готовая кристаллизироваться жидкость ожидает толчка для того, чтобы превратиться в кристаллы, так и христианское человечество ждало только толчка для того, чтобы все его смутные христианские стремления, заглушаемые ложными учениями и в особенности суеверием о возможности человечества жить без религии, /превратились в действительность/, и толчок этот почти одновременно дан нам пробуждением восточных народов и революцией среди русского народа, больше всех других удержавшего в себе дух истинного христианства, а не павловского христианства.

Причина, по которой христианские народы вообще и русский народ в особенности находятся теперь в бедственном положении, - та, что народы не только потеряли единственное условие для мирного, согласного и счастливого сожительства людей: верования в одни и те же основы жизни и общие всем людям законы поступков, - не только лишены этого главного условия хорошей жизни, но ещё и коснеют в грубом суеверии о том, что люди могут жить хорошей жизнью без веры.

Спасение от этого положения в одном: в признании того, что если извращение христианской веры и было извращение веры и должно быть отвергнуто, то та вера, которая была извращена, есть единая, необходимейшая в наше время истина, сознаваемая всеми людьми не только христианского, но и восточного мира, и следование которой дает людям, каждому отдельно и всем вместе, не бедственную, а согласную и добрую жизнь.

Спасение не в том, чтобы устроить придуманную нами для других людей жизнь, как понимают это спасение теперь люди, не имеющие веры - каждый по-своему: одни парламентаризм, другие республику, третьи социализм, четвертые анархизм, а в том, чтобы всем людям в одном и том же понимать для каждого самого себя назначение жизни и закон её и жить на основании этого закона в любви с другими людьми, но без определения вперёд какого-либо известного устройства людей.

Устройство жизни всех людей будет хорошо только тогда, когда люди не будут заботиться об этом устройстве, а будут заботиться только о том, чтобы каждому перед своей совестью исполнить требование своей веры. Только тогда и устройство жизни будет наилучшим, не такое, какое мы придумываем, а такое, какое должно быть соответственно той веры, которую исповедуют люди и законы которой они исполняют.

Вера же эта существует в чистом христианстве, совпадающем со всеми учениями мудрецов древности и востока.

И я думаю, что именно теперь настало время этой веры, и что лучшее, что может человек сделать в наше время, это то, чтобы в жизни своей следовать учению этой веры и содействовать распространению её в людях.

1 Здесь в публикации либо лишний союз «и», либо пропущено какое-то слово текста оригинала.

2 Этот оборот речи показывает, что Л. Н. Толстой не различал жрецов, осуществляющих жизнеречение по совести в русле Промысла Божиего, и служителей ритуала социальной магии, кормящихся от культа.

3 Далеко не всё - «суеверные вставки». Многое - описание явлений Царствия Божиего на Земле. Высказанное в этом абзаце - одно из свидетельств определённого неверия Л. Н. Толстого в Царствие Божие на Земле, и соответственно выражение внутренней противоречивости его веры.

4 Это не цитата из павловых писаний, а толкование Л. Н. Толстым его понимания вероучения Павла, во многом построенное на личной нравственно обусловленной неприязни лично к Павлу, который сам был жертвой обстоятельств и орудием закулисных сил вследствие его верований, так же обусловленных его нравственными мерилами.

5 Так в публикации в журнале “Слово”, хотя просится: «веришь, что избавишься, …»

6 Здесь Лев Николаевич ошибается: другие апостолы не могли ничего возразить Павлу, потому что для этого им необходимо было признать ложным пророчество Исаии и признать истинность пророчества Соломона. Но это требовало от них иной веры Богу, иной религии. Однако поскольку апостолы не молились с Христом в Гефсиманском саду, то размежеваться с Павлом они не могли, потому что они веровали, менее истово, чем Павел, в ту же самую доктрину Второзакония-Исаии.

Тот факт, что Лев Николаевич обходит стороной вопрос о Гефсиманской молитве Христа и неучастии в ней апостолов, - одно из указаний того, что он не сумел вырваться из-под концептуальной власти Библии, и она мешала ему веровать Богу по совести, к чему он искренне стремился, как можно понять из его произведений и жизни.

Библейски “православные” кичатся, что ни один из оптинских старцев не вышел ко Льву Николаевичу, когда он хотел побеседовать с ними и посетил Оптину пустынь, а сам Лев Николаевич не мог найти сил, чтобы встать и войти в монастырь: Чудо!!! Чудо!!!

Это “чудо” - один из знаков антихристианства россиянского библейского “православия” и братии оптинского монастыря: Новый Завет показывает, что Христос никогда не отказывал и не препятствовал никому из тех, кто искал встречи с ним, чтобы разрешить свои сомнения в вере. Мухаммаду, когда он отказал во встрече одному пришедшему к нему слепому, прямо было указано свыше на недопустимость такого поведения для человека, которому дарована истина Свыше:

«1(1). Он нахмурился и отвернулся 2(2). от того, что подошел к нему слепой. 3(3). А что дало тебе знать, - может быть, он очистится, 4(4). или станет поминать увещевание, и поможет ему воспоминание. 5(5). А вот тот, кто богат, 6(6). к нему ты поворачиваешься, 7(7). хотя и не на тебе лежит, что он не очищается. 8(8). А тот, кто приходит к тебе со тщанием 9(9). и испытывает страх, - 10(10). ты от него отвлекаешься» (Коран, сура 80 “Нахмурился”).

В том, что Льва Николаевича не приняли в Оптиной пустыне, - с одной стороны выразилась защита библейского эгрегора от неприемлемого для старцев собеседника, беседы с которым они могли бы и не выдержать; а в том, что ищущий истины человек не мог подняться со скамейки, чтобы идти в монастырь, был знак Божий, языческий: истину надо искать не в наставлениях монастырских отшельников, а в Языке Жизни и в глубинах своей души, ибо «Царствие Божие внутри вас есть».

7 В подлиннике: исповедоваемого (сноска “Слова”).

8 Это предложение показывает, что Л. Н. Толстой не смог преодолеть в себе извращенных церковью представлений о язычестве. Жизнь для него, как и для многих - не священный Язык, на котором Бог-Язычник говорит с каждым и который может быть понятен каждому, кто того пожелает; а язычество - слово, обозначающее ложные верования и образ жизни заблудших.

9 Лао-цзы в современной огласовке, основоположник даосизма (4 - 3 вв. до н.э.).

10 Явно выраженное Л. Н. Толстым согласие с “пророчеством” Исаии и невнимательность к описанию событий в Гефсиманском саду. В этом выразились поиски пути к Богу и веры, но не свершившееся обретение веры по совести непосредственно Богу, не помрачённой традициями неправедной библейской культуры.

11 Если же последовать тексту Нового Завета, то можно увидеть, что Павел в действительности метался между двумя верами: верой в спасение самопожертвованием Христа и верой в спасение делами праведной жизни в русле Промысла Божиего, которые он пытался слить воедино. На наш взгляд, Лев Николаевич оценивал Павла как лицемерного фарисея, актера, сознательно выполнявшего спецзадание синедриона, что нежизненно.

12 Это не так: император Константин по совместительству был верховным служителем культа Непобедимого солнца, т.е. первоиерархом региональной корпорации “священнослужителей”. Это означает, что в целом его деятельность лежала в русле сценария мировой закулисы, Иными словами “жреческая” корпорация пораскинула мозгами, какое христианство отвергнуть, а какое принимать. То есть на никейском соборе, собранном Константином, чужих людей не было, а имело место то, о чём сам Л. Н. Толстой писал в начале своей статьи: целенаправленные “жреческие” искажения религиозных основ учения ради выгод “жрецов” и правящих классов - “элиты”.

13 В подлиннике: предполагаемые (сноска “Слова”).

14 К сведению воздыхателей по монархии образца до 1917, а тем более до 1905 г.: в те времена пенсии по старости и инвалидности не были само собой разумеющейся частью социальной защиты личности. Рабочие боролись за 8 часовой рабочий день в 1905 г., а 12 - 14-часовой был повсеместной нормой.

15 Древнегреческий философ (ок. 470 - 399 гг. до н.э.), «один из родоначальников диалектики, как метода отыскания истины путем постановки наводящих вопросов», «был обвинён в поклонении ложным богам и развращении молодежи» и приговорён к смерти и отравлен во исполнение приговора (“Советский энциклопедический словарь”, 1986).

16 Римский философ-стоик, раб, позднее вольноотпущенник (ок. 50 - ок. 140).

17 Император Римской империи со 169 г. (годы жизни 120 - 180), философ, язычник, оставил после себя книгу, название которой на русский переводится двояко “К самому себе” либо “Наедине с собой”. На наш взгляд, первый вариант перевода названия более соответствует сути. Одно из последних изданий на русском языке вышло в сборнике с письмами Луциллию Сенеки вышло в 1998 г. в Симферополе в издательстве «Реноме».

Конный памятник Марку Аврелию сохранился в Риме до наших дней потому, что в период средневекового искоренения наследия античной римской культуры были убеждены, что это памятник императору Константину, сделавшему библейское христианство государственной религией Римской империи.

Слово есть поступок.
Молчание - тоже поступок

Многие наши сограждане, оказавшись в результате демократизаторских реформ на грани нищеты и переживая всё происходящее со страной как свою личную драму, ринулись в церкви в надежде найти там ответ на мучающие их вопросы о том, что происходит с Россией, в чём причины происходящего, как жить в творящемся вокруг безумии, беспределе, безнравственности, бездуховности. Не найдя там ответов на эти вопросы, некоторые сразу и уже давно покинули «лоно церкви», однако очень многие ещё находятся в плену елейных проповедей иерархов русской православной церкви. Но, не зная и не понимая первопричин происходящего, невозможно найти правильного решения возникших перед каждым человеком и всем обществом проблем.

Теперь мало кто из наших современников, особенно молодёжь, знают о том, что знаменитый русский писатель Лев Николаевич Толстой, выдающаяся личность мировой величины, в конце своей жизни был отлучён от русской православной церкви и предан анафеме её высшей иерархией. За что?

В этом номере газеты мы публикуем статью Л. Н. Толстого, вышедшую в 1907 г., с примечаниями ВП СССР (статья и примечания также полностью есть в работе «Мастер и Маргарита: гимн демонизму? либо евангелие беззаветной веры»), которая даёт ответ о причине отлучения писателя от РПЦ. В своей статье Л. Н. Толстой раскрыл, в чём и как Савл (апостол Павел) изменил учение Христа.

Обратимся к библии «Деяния апостолов», гл. 9:

«1. Савл же, ещё дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришёл к первосвященнику 2. и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдёт последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим. 3. Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. 4. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? 5. Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна. 6. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать. 7. Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя. 8. Савл встал с земли, и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руки, и привели в Дамаск. 9. И три дня он не видел, и не ел, и не пил.

10. В Дамаске был один ученик, именем Анания; и Господь в видении сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи. 11. Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится, 12. и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел. 13. Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме; 14. и здесь имеет от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое. 15. Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми. 16. И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое. 17. Анания пошел и вошел в дом и, возложив на него руки, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа. 18. И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел; и, встав, крестился, 19. и, приняв пищи, укрепился. И был Савл несколько дней с учениками в Дамаске. 20. И тотчас стал проповедывать в синагогах об Иисусе, что Он есть Сын Божий. 21. И все слышавшие дивились и говорили: не тот ли это самый, который гнал в Иерусалиме призывающих имя сие? да и сюда за тем пришел, чтобы вязать их и вести к первосвященникам. 22. А Савл более и более укреплялся и приводил в замешательство Иудеев, живущих в Дамаске, доказывая, что Сей есть Христос».

Так Савл стал апостолом Павлом. А его вклад в становление исторически реального христианства столь велик, что многие исследователи вопроса приходили к тому, чтобы исторически реальное христианство называть паулианством (от латинского «Paul»). И далеко не все они оценивали вклад Павла в становление исторически реального христианства как положительный (в частности и Л. Н. Толстой).

Почему мы относим эпизод, происшедший с Савлом по пути в Дамаск, к наваждениям и тем самым отрицаем факт явления ему истинного Христа?

- Потому, что это единственный эпизод из множества приводимых в канонических текстах Нового Завета, в котором называемый Христом ведёт себя не так, как вёл себя Христос, т.е. ведёт себя не по-христиански.

Истинный Христос исцелял больных и калек , а тут Савл был ослеплён, пусть и на время. Истинный Христос никогда и никого не принуждал последовать за ним ни силой, ни страхом, ни шантажом : Савл же был в трепете и ужасе, когда принял решение подчиниться тому, кто его призвал.

А когда охватывает ужас, - следует обращаться к непосредственно к Богу за защитой. В самоё же время наваждения по своему эмоциональному состоянию Савл был близок к состоянию М. А. Берлиоза, когда на Патриарших прудах перед ним из раскалённого воздуха возникло видение «клетчатого типа», впоследствии указавшего М. А. Берлиозу путь к смерти. (Как известно из предания новонаветных церквей, апостол Павел погиб в ходе гонений на христиан в Риме: ему отрубили голову, какое обстоятельство роднит булгаковского персонажа с одним из основателей исторически реального христианства.)

Истинный Христос никогда и никого не вгонял в страх, никогда и никого не делал ущербным, никогда и никого не шантажировал и не порождал двусмысленных ситуаций, позволявших обвинить его в чём-либо подобном .

Истинный Христос открывал перед всеми, к кому он обращался, истину, и каждый был волен отвергнуть её либо последовать за нею. Даже если обратиться к эпизоду изгнания торговцев из храма (Хотя мы придерживаемся мнения, что этот эпизод придуман задним числом с целью подмены религии человека и Бога, который есть , храмовой обрядностью порождения эгрегора, затмевающего Бога в душах людей, в практике социальной магии. Как явствует из канона Нового Завета, сам Христос не придавал обрядности религиозной значимости, относя её к явлениям внутрисоциальным: «5. И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. 6. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. 7. А молясь, не говорите лишнего, как язычники <слово «язычники» - извращение сказанного Христом, поскольку Бог - Язычник, говорящий Языком Жизни, которому учил своих современников по плоти Христос; в современном языке подразумеваемый смысл лучше передаёт слово «обрядоверцы»: наше замечание при цитировании>, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; 8. не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него» (Матфей, гл. 6; за этим следует текст молитвы «Отче наш»). Реальная же церковная практика построена вопреки этому заповеданному Христом и однозначно понимаемому.) , когда Христос якобы применил грубую силу, то и в этом случае он никого не сделал калекой, никого не вогнал в ужас: он просто выгнал торговцев как наглых бессмысленных мух, которые расселись, где не дoлжно.

Истинный Христос, как явствует из свидетельств о нём даже в канонических текстах Нового Завета, не отказал никому в просьбе исцеления от скорбей и недугов; тем более не отказал никому из верующих. Но, уже будучи признанным апостолом-учителем, Павел свидетельствует:

«7. И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. 8. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. 9. Но Господь сказал мне: “довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи”. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова» (2-е послание Коринфянам, гл. 12).

Истинный Христос выводил людей из области божеского попущения в отношении них, а Павла оставил с жалом во плоти - с ангелом сатаны, сопроводив это благообразными “вразумлениями”? - Так не было.

А передаваемые Павлом “вразумления” по этому поводу отрицают обетования Нагорной проповеди:

«7. Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; 8. ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. 9. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? 10. и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? 11. Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Матфей, гл. 7).

Отказав Павлу в исцелении, Христос сам пошёл против того, что именуемый в христианстве «Богом Отцом» Всевышний заповедал Христу передать людям? - Так не было.

Истинный Христос не мог так отнестись к Савлу, как это приписывает Христу Новый Завет в сцене обращения Савла в Павла, и так, как свидетельствует сам апостол Павел во 2-м послании Коринфянам (12:7 - 9) потому, что истинному Христу, истинному христианству свойственно не только не эксплуатировать божеское попущение в каких бы то ни было формах в отношении кого бы то ни было, но и выводить людей на свободу из области действия попущения, если они в ней оказались.

И если мы, грешные люди, даже понимая это, всё же способны по слабости или ошибочности своих нравственных мерил сорваться и эксплуатировать божеское попущение в отношении окружающих, то сам Христос - не способен к этому отступничеству от самого себя, иначе бы он перестал быть Христом: свершилось бы грехопадение Христа. Так вести себя мог псевдо-Христос - Антихрист.

Л. Н. Толстой совершенно правильно указал на факт подмены Благовестия (Евангелия) Царствия Божиего на Земле, каким было христианство в устах и делах Иисуса , на вероучение спасения верой в «самопожертвование, казнь и воскресение бога», которое было посеяно в души людей вместе с ветхонаветными пророчествами Исаии задолго до эпохи первого пришествия Христа и деятельности апостолов. Оно действительно распространилось при активнейшем участии Павла, на что указывает Л. Н. Толстой. Но при этом Савл-Павел не только орудие антихристианства, но и жертва обстоятельств, созданных мировой закулисой задолго до его рождения в пределах Божиего попущения ей. Однако поскольку сам Л. Н. Толстой не размежевался с ветхонаветной доктриной Второзакония-Исаии, то и в явление Христом возможностей Царствия Божиего на Земле как волшебно-сказочной цивилизации (по меркам господствующего ныне мировоззрения) он не верит и относит это к суеверным вставкам-вымыслам. Соответственно и давая оценку деятельности Павла, он многое извратил в ней, «подстригая Павла под свой горшок» по неприязненному своему предубеждению в отношении него, и не мог не знать этого. В этом отношении он не лучше Павла: история становления исторически реального христианства и его социологических доктрин была более многогранна, чем это представил Л. Н. Толстой в приведённой статье.

Никто не может отрицать того исторического факта, что Л. Н. Толстой является крупнейшим авторитетом практически во всём спектре вопросов человеческой жизни. Однако в вопросах религии он таким авторитетом не является. Почему?

«СЛОВО ЕСТЬ ПОСТУПОК» , - эта глубокая мысль принадлежит Л. Н. Толстому. Своей статьёй (которую наша газета даёт по публикации в журнале «Слово» №9, 1991 года, стр.6-10) Толстой совершил высоконравственный поступок огромного человеческого мужества. Однако содержательного ответа и критики этой статьи со стороны РПЦ не было как тогда, так нет этого и до сих пор.

Нет ответа со стороны РПЦ и на работу ВП СССР «Вопросы иерархии русской православной церкви», вышедшей ещё в 1993 году, как нет никакой реакции и на другие работы, в которых проведён сравнительный анализ так называемых «священных писаний», в частности библии (книг Ветхого и Нового Заветов).

Нет также никакой реакции на другие работы Концепции Общественной Безопасности по вопросам мировоззрения, философии, истории, экономики, психологии, управления и т.д. Не удивительно ли всё это?

Ну что же! «МОЛЧАНИЕ - ТОЖЕ ПОСТУПОК» , - дополним мы афоризм Л. Н. Толстого.

ВОПРОСЫ ИЕРАРХАМ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

1. ПОЧЕМУ иерархи РПЦ не могут обеспечить единение народов России? Почему льётся кровь в Чечне? Почему по всей стране гремят взрывы и глухо звучат контрольные выстрелы в голову?

2. ПОЧЕМУ иерархи РПЦ не могут противостоять наркомании молодежи? Почему они сами способствуют поголовному пьянству народа в России?

3. ПОЧЕМУ иерархи РПЦ не могут противостоять разделению людей на бедных и богатых? Почему они поощряют нищенство и допускают детское беспризорничество?

4. ПОЧЕМУ иерархи РПЦ не предотвратили расчленение СССР? Почему нет дружбы между иерархами России и Украины, хотя библия для них одна и та же?

5. ПОЧЕМУ иерархи РПЦ не предотвратили свержение царя в 1917 году? Почему они допустили братоубийственную гражданскую войну? Почему не дали народам России объединительной идеи?

6. ПОЧЕМУ , как до революции 1917 года, так и сейчас, иерархи РПЦ способствуют существованию глобальной грабительской ростовщической системы?

7. ПОЧЕМУ церковная иерархия не смогла противостоять монгольскому нашествию, в результате чего «христианская» Русь несколько веков находилась под игом «нехристей» «бусурман»?

8. ПОЧЕМУ высшая церковная иерархия допустила обрезание нашей истории, ограничив её лишь 998 годом? У нас разве не было истории до 998 года?

9. ПОЧЕМУ иерархи РПЦ позволили внедрить мнение, что письменность на Русь принесли Кирилл и Мефодий, «учителя словенские»? Разве у нас до них не было письменности?

10. Если учение Христа всесильно потому, что оно верно, то почему это учение за 2000 лет (две тысячи лет!) своего существования не победило ни в одной стране мира и не сделало жизнь людей счастливой и радостной? ПОЧЕМУ? И ещё много других ПОЧЕМУ на которые нет ответов.

«…И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее русского безбожия и православия»

Козьма Прутков

Александр Ткаченко

В истории русской литературы нет, пожалуй, темы более тяжелой и печальной, чем отлучение Льва Николаевича Толстого от . И в то же время нет темы, которая породила бы столько слухов, противоречивых суждений и откровенного вранья.

История с отлучением Толстого по-своему уникальна. Ни один из русских писателей, сравнимых с ним по силе художественного дарования, не враждовал с Православием. Ни юношеское фрондерство Пушкина, ни мрачный байронизм и нелепая смерть на дуэли Лермонтова не вынудили перестать считать их своими детьми. , прошедший в своем духовном становлении путь от участия в подпольной организации до пророческого осмысления грядущих судеб России; Гоголь, с его «Избранными местами из переписки с друзьями» и «Объяснением Божественной литургии»; Островский, которого по праву называют русским Шекспиром, Алексей Константинович Толстой, Аксаков, Лесков, Тургенев, Гончаров… В сущности, вся русская классическая литература XIX века создана православными христианами.

На этом фоне конфликт Льва Толстого с Русской Православной Церковью выглядит особенно угнетающе. Наверное, поэтому любой интеллигентный русский человек вот уже более ста лет пытается найти для себя объяснение противоречию: как же так, величайший из отечественных писателей, непревзойденный мастер слова, обладавший потрясающей художественной интуицией, автор, при жизни ставший классиком… И в то же время – единственный из наших литераторов, отлученный от Церкви.

Вообще русскому человеку свойственно становиться на защиту гонимых и осужденных. Причем неважно, за что именно их осудили, почему и откуда гонят. Пожалуй, главная черта нашего национального характера – сострадание. А пострадавшей стороной в истории с отлучением в глазах большинства людей, безусловно, выглядит Толстой. Его отношения с Церковью часто воспринимаются как неравный бой героя-одиночки с государственным учреждением, бездушной чиновничьей машиной.

Пожалуй, наиболее полно эту точку зрения выразил замечательный писатель Александр Куприн в своем рассказе «Анафема». Сюжет рассказа прост: протодиакон кафедрального собора отец Олимпий на богослужении вынужден провозглашать анафематствование своему любимому писателю Льву Толстому. Читая по требнику XVII века чудовищные проклятия, «которые мог выдумать только узкий ум иноков первых веков христианства», протодиакон вспоминает прекрасные строки Толстого, прочитанные накануне ночью, и делает свой выбор – вместо «анафемы» он провозглашает графу Толстому «многая лета».

Протодиакона можно понять. Вот небольшой отрывок из рассказа, где автор описывает процедуру анафематствования Толстого:

«Архиепископ был большой формалист, педант и капризник. Он никогда не позволял пропускать ни одного текста ни из канона преблаженного отца и пастыря , ни из чина погребения, ни из других служб. И отец Олимпий, равнодушно сотрясая своим львиным ревом собор и заставляя тонким дребезжащим звуком звенеть стеклышки на люстрах, проклял, анафематствовал и отлучил от церкви: … магометан, богомилов, жидовствующих, проклял хулящих праздник благовещения, корчемников, обижающих вдов и сирот, русских раскольников, бунтовщиков и изменников: Гришку Отрепьева, Тимошку Акундинова, Стеньку Разина, Ивашку Мазепу, Емельку Пугачева, а также всех принимающих учение, противное православной вере…»

«…Хотя искусити дух господень по Симону волхву и по Ананию и Сапфире, яко пес возвращаяся на свои блевотины, да будут дни его мали и зли, и молитва его да будет в грех, и диавол да станет в десных его и да изыдет осужден, в роде едином да погибнет имя его, и да истребится от земли память его… И да приидет проклятство, а анафема не точию сугубо и трегубо, но многогубо… Да будут ему каиново трясение, гиезиево прокажение, иудино удавление, Симона волхва погибель, ариево тресиовение, Анании и Сапфири внезапное издохновение… да будет отлучен и анафемствован и по смерти не прощен, и тело его да не рассыплется и земля его да не приимет, и да будет часть его в геене вечной и мучен будет день и нощь».

Такие вот ужасные слова в адрес великого писателя. Но не спешите ужасаться. Дело в том, что весь этот кошмар, приписываемый Куприным «узкому уму иноков первых веков христианства», является от начала и до конца его собственным вымыслом. И дело даже не в том, что ну никак не могло появиться в требнике семнадцатого века имя Емельяна Пугачева, который родился и жил в восемнадцатом столетии. И не в том, что, начиная с 1869 года, анафематствование отдельных лиц в России было прекращено вовсе.

Просто ни в одном из многочисленных печатных и рукописных чинов анафематствования, составленных Русской Православной Церковью за несколько веков, нет ничего даже отдаленно похожего на проклятья, которые Куприн извергает на Льва Николаевича от лица Церкви. Все эти жуткие заклинания не более чем плод буйного воображения расцерковленного российского интеллигента начала двадцатого столетия. Ни в одном из храмов Российской империи анафема Толстому не провозглашалась. Все было гораздо менее торжественно и более прозаично: газеты опубликовали Послание Священного Синода. Вот его полный текст:

Божией милостью

Святейший Всероссийский Синод верным чадам православныя кафолическия греко-российския Церкви о Господе радоватися.

Молим вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, ему же вы научитеся, и уклонитеся от них ().

Изначала Христова терпела хулы и нападения от многочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее и поколебать в существенных ее основаниях, утверждающихся на вере во Христа, Сына Бога Живого. Но все силы ада, по обетованию Господню, не могли одолеть Церкви Святой, которая пребудет неодоленною вовеки. И в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой. Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь Святая. В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного Живого Бога, во Святой Троице славимого, создателя и промыслителя Вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа – Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человек и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает божественное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы, Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святого Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отверг себя сам от всякого общения с Церковью Православной. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем перед всею Церковью к утверждению правостоящих и к вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого. Многие из ближних его, хранящих веру, со скорбию помышляют о том, что он, в конце дней своих, остается без веры в Бога и Господа Спасителя нашего, отвергшись от благословений и молитв Церкви и от всякого общения с нею.

Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (). Молимтися, милосердный Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь.

Подлинное подписали:

Смиренный АНТОНИЙ, митрополит С.-Петербургский и Ладожский.

Смиренный ФЕОГНОСТ, митрополит Киевский и Галицкий.

Смиренный ВЛАДИМИР, митрополит Московский и Коломенский.

Смиренный ИЕРОНИМ, архиепископ Холмский и Варшавский.

Смиренный ИАКОВ, епископ Кишиневский и Хотинский.

Смиренный ИАКОВ, епископ.

Смиренный БОРИС, епископ.

Смиренный МАРКЕЛ, епископ.

Совершенно очевидно, что даже намека на какое-либо проклятие этот документ не содержит.

Русская Православная Церковь просто с горечью констатировала факт: великий русский писатель, граф Лев Николаевич Толстой перестал быть членом Православной Церкви. Причем отнюдь не в силу определения вынесенного Синодом. Все произошло гораздо раньше. В ответ на возмущенное письмо супруги Льва Николаевича Софьи Андреевны Толстой, написанное ею по поводу публикации определения Синода в газетах, Санкт-Петербургский митрополит Антоний писал:

«Милостивая государыня графиня София Андреевна! Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от Церкви Вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Искупителя и Спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться Вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж Ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной».

Сострадание гонимым и сочувствие обиженным – это, конечно, благороднейшие порывы души. Льва Николаевича, безусловно, жалко. Но прежде, чем сочувствовать Толстому, необходимо ответить на один очень важный вопрос: насколько сам Толстой страдал по поводу своего отлучения от Церкви? Ведь сострадать можно только тому, кто страдает. Но воспринял ли Толстой отлучение как некую ощутимую для себя потерю? Тут самое время обратиться к его знаменитому ответу на определение Священного Синода, который был также опубликован во всех русских газетах. Вот некоторые выдержки из этого послания:

«…То, что я отрекся от Церкви называющей себя Православной, это совершенно справедливо.

…И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же – собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающего совершенно весь смысл христианского учения.

…Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорее, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым.

…То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо

…Еще сказано: «Не признает загробной жизни и мздовоздаяния». Если разумеют жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями/дьяволами и рая – постоянного блаженства, – совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни…

…Сказано также, что я отвергаю все таинства… Это совершенно справедливо, так как все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия…»

Достаточно для того, чтобы стало ясно: по существу дела у Льва Николаевича к определению Синода претензий не было. Были претензии к формальной стороне. Толстой сомневался в каноничности этого определения с точки зрения церковного права. Проще говоря, Лев Николаевич был уязвлен именно тем, что о его отлучении не было громогласно объявлено со всех кафедр Русской Православной Церкви. То есть он жалел о том, что не произошло процедуры, которую описал Куприн в своем рассказе. Его отношение к Определению показывает случай, рассказанный секретарем Толстого, В. Ф. Булгаковым:

«Лев Николаевич, зашедший в «ремингтонную», стал просматривать лежавшую на столе брошюру, его «Ответ Синоду». Когда я вернулся, он спросил:

– А что, мне анафему провозглашали?

– Кажется, нет.

– Почему же нет? Надо было провозглашать… Ведь как будто это нужно?

– Возможно, что и провозглашали. Не знаю. А Вы чувствовали это, Лев Николаевич?

– Нет, – ответил он и засмеялся».

Не вдаваясь в подробности и оценку религиозных воззрений Льва Толстого, можно, тем не менее, ясно увидеть, что эти воззрения не совпадали с Православным вероучением. Со стороны Церкви он получил всего лишь подтверждение этого различия. Напрашивается такое сравнение: мужчина много лет как оставил свою семью. Живет с другой женщиной. И вот, когда первая жена подала на развод и получила его, этот мужчина начинает возмущаться юридическими огрехами в процедуре развода. По-человечески все понятно – чего в жизни не бывает… Но сочувствовать такому человеку, по меньшей мере, странно.

Толстой страдал не от формального отлучения. До самой смерти он не был окончательно уверен в правильности избранного им пути конфронтации с Церковью. Отсюда и его поездки в Оптину пустынь, и желание поселиться в монастыре, и просьба прислать к нему, умиравшему на станции Астапово, оптинского старца Иосифа (тот болел, и в Астапово послан был другой старец, Варсонофий). И в этой своей раздвоенности Лев Николаевич действительно глубоко несчастен и заслуживает самого искреннего сочувствия. Но бывают в жизни человека ситуации, когда никто на свете не в состоянии ему помочь, кроме него самого. Толстой так и не смог выбраться из той петли, которую всю жизнь сам на себе старательно затягивал.